Алчность - Берг Анита Страница 16

В этот раз переговоры вела его мать, поэтому он стоял молча. Дитер был впечатлен: он и раньше знал, что Софи немного владеет английским, но судя по скорости, с которой она разговаривала с сержантом, за последнее время она заметно продвинулась в знании этого языка. «Наверное, ее научил капитан», — с грустью подумал Дитер.

Наконец американец ушел.

— Ты просто чудо! Ты знаешь, что он скоро привезет нам? Точно такую же кучу еды!

— За несколько кокард?!

Софи нервно хихикнула и потрепала его по затылку.

— Именно так, — проговорила она, но мальчик заметил, что она внезапно покраснела. — У тебя есть еще?

Дитер выбежал из комнаты и через минуту вернулся с остальными значками и с ножами. И так как мать умела менять все это на еду лучше, чем он, он передал все ей.

— Дитер, это просто чудесно. Это все, что у тебя есть?

— Да, мама, — солгал мальчик, надеясь, что она не заметит, что в этот раз покраснел он. Но Софи была поглощена кокардами и даже повизгивала от восторга.

— Теперь мы не будем голодать, правда ведь? — восхищенно произнесла она.

— Нет, и мы обойдемся без помощи этого англичанина, так? Я же говорил, что позабочусь о тебе!

5

Берлин, 1946–1947

Софи продолжала дружить с врагом — как с английскими, так и с американскими военными, и Дитер был просто убит тем, что его предали.

Его также расстроила и разозлила судьба его сокровищ: Софи вскоре обменяла их, как он ни умолял ее оставить все на черный день — как деньги, которые папа хранил в банке. Еще больше его рассердило то, что она приобрела взамен: шелковое покрывало на кровать, кое-какую мебель, соболью шубу в придачу к норковой, которая у нее уже была. Ни еды, ни керосина, ни угля у них не прибавилось. Когда же Дитер начал распекать ее, она на него разозлилась и сказала, чтобы он не лез не в свое дело. Но это было его дело — все эти вещи принадлежали ему.

Он начал избегать матери, проводить все меньше и меньше времени в их подвальном пристанище — теперь, когда в воздухе уже веяло весной, делать это было намного проще. А еще он начал посещать школу. Учитель, живший на их улице, организовал импровизированную школу на развалинах старой. Парт не было, ученики сидели на досках, положенных на стопки кирпича. У них было мало книг, поэтому приходилось делиться теми, что имелись. Бумага и карандаши были большим дефицитом — они писали мелом на шиферных плитах. Ученики не понимали, что из-за нехватки всего нужного для школы и необходимости внимательно слушать учителя и запоминать, они развивали в себе такое полезное для жизни качество, как феноменальная память.

Дитеру уже исполнилось девять лет, им владела жажда знаний, но хотя интеллект его быстро развивался, физически он заметно отставал — к его крайнему огорчению, росту ему откровенно недоставало. В надежде подрасти он каждую неделю измерял свой рост — ему хотелось быть высоким, как отец, а не маленьким, как мать. Теперь это стало еще одним ее качеством, которое ему очень не нравилось. Точно так же мальчик винил мать за темный оттенок своих волос — он хотел быть блондином, как отец, истинный ариец. Его глаза были правильного цвета, и как же ему было жаль, что цвет глаз не дополнялся правильным цветом волос!

Герр Шрамм, учитель, увидел тягу мальчика к знаниям и начал проявлять к нему интерес. Юргену Шрамму и его жене Лотти повезло больше, чем большинству людей, — в том смысле, что их дом остался почти цел и что много лет назад, еще до начала налетов, Юрген перенес свою бесценную библиотеку в подвал. Именно эти книги и обеспечивали существование маленькой школы. Заметив, насколько смышленым и жадным к учебе был Дитер, учитель стал давать ему книги домой — Дитер был единственным учеником, которого почтили таким доверием. Таким образом, мальчик был даже рад, что по вечерам мать уходила и он оставался дома один: теперь ему никто не мешал читать и учиться.

Юрген был хорошим учителем и своим учительским чутьем почувствовал: перед ним необычный, достойный особого внимания ребенок. Он составил для мальчика список полезной литературы; выяснив, что французский Дитера намного лучше его собственного, он стал учить его латыни, а открыв, что у ребенка хорошие математические способности (сам Юрген был гуманитарием, и довольно скоро ученик превзошел учителя), он заручился помощью профессора математики. Оба педагога считали, что молодой Дитер так одарен, что способен принести новой Германии немалую пользу.

Дитеру очень нравилось бывать у Шраммов, и скоро он уже проводил у них больше времени, чем дома. Словно бестелесный дух, он сутки напролет сновал туда-сюда между двумя домами — комендантский час все еще действовал.

— А твоя мама не возражает против того, что ты все время здесь? — однажды вечером спросила его Лотти, передавая ему тарелку картошки с сосиской.

— Ей все равно, что я делаю, ее никогда нет дома — она на гулянках.

Лотти над головой Дитера обменялась с мужем понимающими сочувственными взглядами.

— Она ведь еще очень молода, и ей хочется развлечений, — сказала Лотти, которой уже давно перевалило за сорок, хотя она ничуть не комплексовала по этому поводу.

— Она развлекается с врагом, и я никогда не прощу ей этого, — посмотрел в сторону мальчик.

— Дитер, если мы хотим, чтобы новый мир, новая Германия когда-нибудь возникла, нам следует начать мыслить по-другому. Мы не можем вечно таить в сердце ненависть.

— А я могу, — упрямо ответил девятилетний мальчик.

— Но, Дитер, ты не задумывался о том, что, возможно, наши вожди вели нас по неправильному пути? Что те, кто руководил нами, и были нашими настоящими врагами? — спокойным низким голосом проговорил Юрген.

— Нет, я никогда в это не поверю!

— Но ведь эти люди застрелили твоего отца, — мягко заметила Лотти.

— Я уверен, что это был несчастный случай. Мой отец был преданным солдатом Фатерлянда! — повысил голос Дитер.

. — Я тоже уверена, что так оно и было, но, возможно, именно потому, что он был не такой, как все…

— Герр Шрамм, мой отец был офицером и джентльменом. Честь значила для него больше, чем жизнь. — Дитер выпрямился на своем стуле.

— Да-да… — уклончиво сказал Юрген, взял с полки трубку и начал аккуратно набивать ее драгоценным в те времена табаком.

— Хочешь еще одну сосиску, Дитер? — обратилась к мальчику Лотти. Она уже успела привязаться к нему и даже начинала считать его своим внуком — ведь она знала, что собственного у нее уже не будет, их единственный сын погиб под Сталинградом. — А потом займемся следующим отрывком из оперы?

— Да, конечно, — ответил Дитер. И хотя никакой другой ребенок так бы не ответил, Юрген ничуть этому не удивился.

Дитер не мог с точностью сказать, когда понял, что его мать была проституткой. Этот факт вошел в его разум постепенно, по мере взросления — в девять лет он уже намного опережал по развитию своих сверстников.

Теперь он много читал и часто засиживался до поздней ночи, поэтому знал, что в некоторые дни мать возвращается в квартиру по нескольку раз. При этом мальчик обычно слышал мужские голоса, слышал, как мать вздыхает и стонет. Но теперь он знал, что это означает. Однажды вечером, возвращаясь от Шраммов, он увидел в парке на траве полуголую парочку. Охваченный любопытством, он затаился — ему хотелось увидеть женскую грудь, а также, если повезет, то, что у женщины между ног Мальчики в школе часто обсуждали женскую анатомию и то, откуда появляются дети, — их теории на этот счет были самыми разнообразными. Спрятавшись за кустом, Дитер смотрел, как мужчина засунул свою штуковину в женщину, которая лежала, расставив ноги и смеясь. Затем она начала стонать и вскрикивать. Мужчина отпустил ей несколько тяжелых пощечин, и она стала кричать все громче. Пока Дитер раздумывал, что ему теперь делать, женщина довольно рассмеялась, обвила ногами спину мужчины и притянула его к себе. Мальчик был уверен, что именно этим занимается его мать. Если бы он захотел, то легко мог увидеть все собственными глазами — в стене, разделяющей их комнаты, зияла довольно большая щель. Но он никак не мог на это решиться — ему хватало одних звуков.