Лотос и ветер - Джон Мастерс Страница 26

Разговоры жужжали вокруг Пешавара, как роящиеся пчелы. О войне и генерале Робертсе, полковнике Таком-то и майоре Таком-То, и прежде всего об ужасном происшествии в Тезин-Каче, где горцы Макдональда так храбро пострадали, а 13-й гуркхский полк вел себя так ужасно, особенно лейтенант Робин Сэвидж. Она что-то сердито бормотала, втягивая и разжимая губы между зубами, покусывая и оставляя синяки, пока кровь не выступила на поверхность, сделав их полными и красными. Духи. Сегодня вечером она покажет это своей матери, и миссис Коллетт тоже. Она дотронулась до широких черточек за каждым ухом и еще ниже, в ложбинке между грудями — они были большие, слишком большие, сказала ее мать. Она расправила плечи и выпятила грудь. Аромат духов усилился, и она начала хихикать. В глубине верхнего левого ящика был потайной запас румян. Айя купила это для нее на базаре в Симле. Она нанесла немного. Это выглядело ужасно, и она усердно терла, пытаясь смыть это, но все не сходило. Шпильки были на месте, волосы казались тяжелыми, а губа почти кровоточила. Она открыла дверь, подняла голову и, прихорашиваясь, прошла по коридору. Юбка так плотно облегала ее бедра, что ей приходилось прихрамывать. Большинству девушек, которых она знала, казалось, нравилась мода, но она предпочла бы иметь возможность двигаться более широким шагом. В гостиной она подняла суету — точь-в-точь курица, устраивающаяся над кладкой яиц, — и присела на краешек жесткого стула. Она с некоторым трудом взяла себя в руки, скрестила руки на коленях и стала ждать.

Когда майор Хейлинг пришла, ее родители еще не закончили одеваться. Она осторожно поздоровалась с майором, и он отошел, чтобы встать перед камином. Его парадная форма была серо-черной с серебряными вставками. В этот вечер он выглядел изысканно и обманчиво молодо, несмотря на седину. Через несколько мгновений отец и мать подошли, чтобы помочь ей выбраться.

Как только они сели ужинать, ее мысли разбежались, хотя она слышала, о чем говорили остальные, и старалась занять место в их разговоре. Когда она сказала Робину — в то последнее прекрасное утро понедельника на равнине — «Я люблю тебя», слова вырвались у нее сами собой. Она не собиралась говорить тогда. Но она произнесла эти слова и сразу же после этого обнаружила, что у нее больше нет сомнений. И Робин ответил: «Я должен любить тебя». То есть я должен любить тебя, я должен? Или я, должно быть, люблю тебя, потому что так много думаю о тебе? Почему «должна»? Она нахмурилась и собралась со своими мыслями.

«Прошу прощения, мама? О боже, да, конечно. Она промокнула губы и встала. Майор Хейлинг подскочила и отодвинула ее стул. Она последовала за матерью из столовой, оставив майора Хейлинга и ее отца допивать портвейн. Еще до того, как носильщикзакрыл за ними дверь, ее мать разразилась бессвязной, придирчивой тирадой о ее манерах поведения в компании. Минуту спустя двери ее разума плотно закрылись от знакомого скрипучего голоса, и Энн снова была далеко. Залитые Солнцем облака удовлетворения смягчили ее. Затем кто-то подошел, чтобы оскорбить Робин, и она была высокомерна, пронзительно холодна, уничтожая безликого кого-то взглядом. Этот кто-то пресмыкался, чтобы извиниться. Подошел другой кто-то. Ей хотелось расцарапать его ногтями. Робин стояла рядом, слишком обиженная, чтобы сопротивляться. Она сама сражалась.

После ужина они все ждали Робина в гостиной. Пробило половину десятого, а он все не приходил. Ее мать ерзала на краешке стула. Ее отец достал свои часы, дважды сверил их с напольными в углу и пробормотал: «Черт возьми, молодой Сэвидж может попытаться оказаться здесь в назначенное время. Я не знаю, к чему клонят эти молодые люди, а ты, Хейлинг?

«Конечно, нет. Но я полагаю, что у Сэвиджа будут какие-то очень веские причины для его опоздания. Мы, старые чудаки, должны быть осторожны в наши дни, прежде чем судить тех, кто уже думает, что мы обеими ногами в могиле».

«А, хм. Чудаки? Мы? Ну, я полагаю, моложе мы не становимся.

«Конечно, у Робина будет веская причина», — резко обрушилась Энн на майора Хейлинга, но на самом деле она не могла тронуть его, потому что он притворялся, что на ее стороне.

В десять часов миссис Хилдрет вскочила на ноги. «Мы не можем больше ждать ни минуты, Эдвин, иначе потеряем наш столик. Если мистер Сэвидж сможет приехать на бал, он должен встретиться с нами там. В дверях она повернулась к майору Хейлингу, и ее голос стал воркующим. — Вы везете Энн в своей западне, не так ли, майор Хейлинг?

— Я так надеялся, что мне будет предоставлена эта великая привилегия…О!

«Прошу прощения, майор Хейлинг. Энн сняла каблук с подъема его ноги и посмотрела ему в глаза. Она больше не боялась его и не стеснялась. На самом деле, с ним было весело, когда ты училась вести себя в соответствии с его возмутительно неправильными правилами. Теперь он улыбался и извинялся за то, что встал у нее на пути. Когда ее мать отвернулась, он окинул ее взглядом с ног до головы, как будто мог видеть сквозь ее одежду. Там была статуя — «Рынок рабов» или что-то в этом роде; он напомнил ей об этом. Она плотнее закуталась в плащ. К тому же было очень холодно.

«Ветер с северо-востока,» сказал майор Хейлинг, поднимая голову, чтобы принюхаться. — Прямо из тысячи миль гор и двух тысяч миль степи за ними.

«Теперь мы можем идти, пожалуйста? Я начинаю замерзать.

Как только пони тронул световую повозку, он перекинул поводья на сгиб правой руки, а левой достал сигару и закурил. Она наблюдала, зачарованная, но понимая, что не должна помогать. Странным и согревающим было то, что она не хотела. Он увидел, что она наблюдает, и сказал: «Ты научишься. Это самое легкое, что можно пережить.

Идея, облеченная в слова, возникла у нее в голове. Она спросила, задыхаясь: «Ты отвезешь меня в бунгало Робин?» Я уверен, что здесь что-то не так.

Хейлинг все еще не ответил ей, ни когда он повернул пони на боковую дорогу, ни пять минут спустя, когда он сказал: «Сюда». Пони снова развернулся и затрусил по короткой подъездной аллее. В