Лотос и ветер - Джон Мастерс Страница 13

Статуя бога стояла на небольшом потрескавшемся каменном возвышении перед стеной. Робин медленно вошла внутрь. Осколки небесно-голубой плитки покрывали тусклые камни внутренней комнаты. Это, должно быть, реликвии персов. Статуя происходила из совершенно другой цивилизации; она изображала Господа Будду, покоящегося, скрестив ноги, в созерцании, смотрящего пустыми глазницами миндалевидных глазниц на пустынный север. Глаза, должно быть, были драгоценными камнями, потому что они исчезли.

Робин устроился рядом со статуей, прислонившись спиной к внутренней стене, и посмотрел через узкую седловину, отделяющую этот холм от другого, который был целью Маклейна. Он мог смотреть на нее сверху, потому что она была заметно ниже его собственной. Горцы поднимались по склону. Ни один враг не препятствовал их продвижению. Вероятно, несколько гильзаев были там раньше в тот же день, но они уже давно ушли. Немного приподняв голову, Робин увидел справа от себя шеренгу гуркхов, растянувшихся на животах, готовых оказать горцам поддержку, если они в ней нуждаются. Но ничего не произошло. Гильзаи ушли — присоединиться к своим товарищам из основных сил, вернуться домой — унесенные призраками в тревожный мрак гор. Непрерывная стрельба продолжалась на дальнем фланге, слева.

Горцы продолжили подъем. Робин поднял бинокль и увидел, что Маклейн держит в правой руке обнаженный клеймор, а в левой — пистолет. Многие из его солдат курили трубки, поднимаясь наверх. Их килты были бледно-зелено-белыми — древняя охотничья шотландка Макдональдов с островов. Все белые гетры двигались вместе в медленном, тягучем ритме.

Он наблюдал, пока они не достигли вершины, не миновали ее и не начали спускаться по переднему склону. Через минуту холм скроет их. Он лениво размышлял, зачем Маклейну переваливать через гребень, когда генерал приказал ему оставаться на вершине до начала основной атаки. Что ж, это были его собственные приказы, и генерал сказал, что приказы Маклейна должны были быть такими же, но они могли быть изменены. Генералу было бы неплохо поговорить с ними обоими водно и то же время, поскольку им предстояло работать в таком тесном сотрудничестве. Путаница в приказах была довольно распространенным явлением в этой бригаде. Некоторые из молодых штабных офицеров в Симле намекали, что власти считают старую Альму чем-то не слишком умным.

Симла была довольно приятным местом, и его компании нравилось быть начеку у вице-короля. У них было много свободного времени, и у него тоже. На рассвете из Джакко была видна половина вершин Кангры и Башара. Пройди или проедь верхом пятнадцать миль, и ветер унесет лихорадочное возбуждение Симлы, оранжерейные цветы, вечную борьбу за место и внимание. Была и борьба за любовь, но там ветер только обострял его сомнения. Ему нравилось гулять с Энн. Возможно, ему понравилось бы еще больше, если бы ее родители позволили ей целый день кататься с ним верхом, чтобы они могли выехать за пределы досягаемости атмосферы Симлы. Если бы в мире и была для него девушка, то это была бы Энн… Если бы… Он рассеянно дотронулся до нагрудного кармана, где лежало ее последнее письмо. Она уже должна быть в Пешаваре.

Позади роты хайлендеров солдат остановился на гребне, повернулся и начал размахивать коротким флажком азбукой Морзе. Робин прочитал: «Потерь нет». Сигнальщик снова развернулся и побежал догонять все еще движущуюся роту. В сообщении не было сказано «На позиции», или «Достигнута цель», или что-то в этом роде. Так что, по-видимому, у Маклейна были другие приказы. Робин отложил очки и поднял один из осколков голубой плитки, лежавших на земле вокруг него. Разорвавшийся снаряд проделал небольшую дыру, почернев и поцарапав землю вокруг нее и разрыхлив текстуру почвы. Он запустил в него пальцы, разминая рыхлую массу о ладонь.

Он нащупал пальцами твердый круглый предмет. Подумав, что это осколок снаряда, он лениво стер с него налипшую грязь. Затем он вытер ее рукавом своей туники. В его руке тускло блеснула маленькая серебряная монета. Он наклонил голову, потер сильнее и повертел монету так и эдак, чтобы лучше уловить слабый свет. Сквозь изъеденную многолетней коркой грязь начали проступать очертания головы. Голова сильного молодого человека была изображена в профиль. Его прямой нос продолжал линию лба, заканчиваясь над короткой верхней губой и изогнутым, чувственным, но властным ртом. Шея была сильной, как у молодого бычка, голова властно посажена, а глаза глубоко запали.

Монета лежала плашмя на ладони Робина. Другие продумали и вели битву за этот холм; он просто наблюдал, как сам принимает в ней участие. Но маленькая монетка затронула в нем каждую струнку чувствительности и заставила их трепетать. Это лицо… две тысячи с лишним лет назад этот молодой человек ушел с запада, но годы не ушли от него. Его города все еще стояли и носили его имя. Возможно, в этом не было ничего удивительного, потому что он построил города из камня. Удивительно было то, что Александр все еще жил в сердцах людей, хотя он был в могиле, и с ним были сотни поколений. В Азии крестьяне говорили о нем так, как будто он проходил мимо них на прошлой неделе и мог появиться снова на следующей. Чем более пустынным было место, тем больше уверенности было в том, что его жители знали Александра Македонского. Таинственная груда камней у дороги, разрушенная башня на холме — «Кто это построил?» Робин часто спрашивал. «Аллах знает! Я полагаю, Искандер». Тот факт, что башне не могло быть больше трехсот лет, только усиливал волшебство. Другие завоеватели, за которыми следовали великие армии, прошли по этим холмам и пустыням, последние из них остались в памяти дедов стариков. Но они превратились в ничто, в то время как охотники Памира знали каждую деталь своего происхождения от Александра. Они могли не знать ничего другого; путешественник, заглядывающий за пределы живой памяти, мог наткнуться на две тысячи двести лет забвения — за ними, в самом начале, сияющий юноша Искандер, Александр Греции, Александр, юный бог зари мира.

Робин крепко сжал монету в руке. С ней он никогда бы не расстался. Сам Александр не мог оставить ее здесь, хотя и проходил этим путем. Возможно, он сидел на этом холме и размышлял, зачем он идет туда, куда идет. Робин перевернулся на бок и внимательнее вгляделся в разбитую статую. Оно было буддийским и старым, но лицо, несмотря на миндалевидные глаза, было греческим. Оно было скопировано с того, что сидело здесь до него, а это — с другого. Это лицо служило разным религиям, но всегда одному и тому же идеалу красоты. Скульптор за скульптором лепили