Человек, который умер смеясь - Дэвид Хэндлер Страница 8

Да, я сразу все правильно понял — в этом и состояла моя работа. Но при чем тут нож? Это Санни его оставил? Если Санни, то почему? А если не Санни, то кто? Я сделал глоток сока и вернулся к делу.

— Ладно. Только не надо на меня давить.

Он выпятил нижнюю губу.

— Ну да, иногда я слишком напираю, знаю. Извини.

— Да ничего.

— Судя по твоей книге, с родителями ты не особенно близок. Или это я опять слишком давлю?

— Нет, все нормально. Я… Да, правда, мы не особенно близки.

— А братья? Сестры?

Я покачал головой.

— Кому же ты тогда изливаешь душу? Друзьям?

— Для этого у меня есть писательство.

— Не понимаю я вас, писателей. К авторам комических диалогов я привык — они все чокнутые, но я их понимаю, потому что они тоже, в сущности, работают на публику, как и я. Но писатели… с чего бы человеку по собственной воле всю жизнь сидеть в комнате наедине с листком бумаги?

— Вы Генри Миллера когда-нибудь читали?

— Это который порнуху писал?

— Он однажды написал: «Ни один человек никогда бы не стал писать, если бы у него хватало мужества жить по тем принципам, в которые он верит».

— А ты во что веришь, Хоги?

— Да теперь уже почти ни во что.

— А знаешь, во что верю я? В людей. Мы все живем в общем мире. Мы все полны страхов. Я верю в людей. Я их люблю. Даже тебя люблю.

— Вы, случаем, не собираетесь меня обнять?

— Я бы не прочь, но сдается мне, тебе будет неприятно.

— Угадали.

— Да-а-а, с тобой придется повозиться, — ухмыльнулся Санни. — Еще как повозиться!

Пришла экономка Мария, невысокая коренастая женщина за пятьдесят, и принесла нам ланч — холодную курятину, салат, цельнозерновой хлеб и фрукты. Санни ел, наклонившись над тарелкой и закидывая в рот еду обеими руками.

— Слушай, Хоги, можно тебя попросить об одолжении? — сказал он. Изо рта у него при этом полетели крошки: — Это личное, и можешь отказаться, но… не хочешь потренироваться с нами с Виком? Вот увидишь, ты сразу почувствуешь себя лучше. И для книги это будет полезно, тебе не кажется? Если мы станем вместе потеть и пыхтеть… Ну в общем, я не знаю, писатель у нас ты…

Я еле слышно вздохнул. А, ладно, мне все равно не понравилось в зеркале, как я выгляжу.

— Ладно. Если хотите.

Санни засиял.

— Отлично. Ты не пожалеешь. А заодно, может, чуточку сократишь количество яда? Тебе понадобится много энергии. Хорошо, что ты не куришь. Я совсем это дело бросил. Было тяжело, знаешь ли. У меня же в выступлениях весь ритм на сигару был завязан.

— Яда?

— Понимаешь, парочка бокалов пива после работы — это приятно, я знаю. Или вино за ужином. Или даже рюмочка перед сном. Но держать бутылку в комнате — это как-то совсем уж грустно, тебе не кажется?

— Может, вы меня еще и постричься пошлете?

Он раздраженно то ли фыркнул, то ли всхрапнул — все его зрители прекрасно помнили этот звук.

— Я серьезно, Хоги. Тебе обязательно держать ее в комнате?

— Нет, мне необязательно держать ее…

— Отлично! Она будет в баре. Каждый раз, когда тебе понадобится. Ты меня очень порадовал, Хоги. Теперь все отлично. У нас получится прекрасная книжка, я в этом просто уверен. — Он откинулся на стуле и рыгнул. Тарелка у него была пуста — даже кости съел.

На стол упала тень — это подошел Вик. Он постучал по часам.

— Спасибо, Вик, — сказал Санни. — Ладно, Хоги, мне пора. Ребята из «Парамаунт ТВ» хотят обсудить со мной роль в пилотной серии новой комедии.

Я прокашлялся и подпихнул подушку в сторону Санни.

— А, да, — сказал он, будто совсем об этом забыл. — Хоги это нашел в своей комнате, Вик. Что думаешь?

Вик изучил подушку. Лицо его не выражало ничего.

— Есть идеи по поводу того, кто мог это сделать? — спросил я его.

Вроде бы они с Санни переглянулись. Но может, мне показалось. Я не привык пить сразу столько сока.

Вик покачал головой.

— Я без понятия, Хоги.

— А у меня есть идея, — сказал Санни, почесав подбородок.

— И кто это? — спросил я.

— Зубная фея[28], — выпалил он.

Вик засмеялся. Я нет.

— Расслабься, Хоги, — посоветовал мне Санни. — Наслаждайся солнцем. К ужину приедет Конни, ей не терпится с тобой познакомиться. Спать мы ложимся рано. Первая тренировка с семи до девяти. А потом возьмемся за книгу — идет?

— Жду не дождусь, — ответил я. — Погодите, как это — первая тренировка?

— Вы Стюарт?

Голос был женский, хрипловатый и знакомый. Я сидел в шезлонге у бассейна, скинув рубашку, и перечитывал сборник эссе Э. Б. Уайта[29] — я это раз в пару лет делаю, чтобы напомнить себе, что такое хороший язык. Я поднял голову. Она стояла передо мной, нервно позвякивая ключами от машины, а солнце светило у нее из-за спины.

— Вы Стюарт? — повторила она.

Я кивнул. Солнце светило мне прямо в глаза — приходилось щуриться.

— А я Ванда.

Мы обменялись рукопожатием. Рука у нее была худая и загорелая. Ванда Дэй выглядела выше и стройнее, чем на фотографиях. Когда-то ее светлые волосы были длинными и прямыми, но теперь она носила короткую стрижку с косым пробором, а одна прядка завивалась на лбу как запятая. На ней было свободное красное платье-футболка, перетянутое широким поясом, и босоножки на высоком каблуке. Ноги и щиколотки у Ванды до сих пор были потрясающие — никто так здорово не выглядел в микро-миниюбке, как она. И необыкновенно пухлая нижняя губка, которой она прославилась, снимаясь в рекламе блеска для губ «Ярдли», тоже никуда не девалась. Тогда она красила губы в белый, а теперь вообще никак. Ванда обходилась почти без макияжа и вообще без украшений, и вид у нее был малость потрепанный. Наверное, это неизбежно после двадцати лет жизни на всю катушку и двух нервных срывов. У нее были морщинки на шее и вокруг темно-карих слегка раскосых глаз, в которых сквозила настороженность.

Ванда села рядом со мной в складное парусиновое кресло с надписью «Санни» на спинке.

— Нам надо поговорить, Стюарт.

— Стюартом меня только мама зовет.

— А остальные как?

— Хоги.

— Как Кармайкл?

— Как сэндвич.

Ноздри у нее раздулись.

— Должна вас предупредить — у детей знаменитых комиков обычно плохо с чувством юмора. Мы слишком много плачем, чтобы смеяться.

— Почему тут все разговаривают будто цитатами из