Искатель, 2004 №9 - Владимир Жуков Страница 5

Ну сколько раз можно надурить профессиональных шулеров? Да еще их же собственным приемом? Правильный ответ: ни разу. Если сильно повезет — максимум раз.

Ему уже сильно повезло. Дважды. Первый раз — тогда в кабаке. На самом деле коробок с тряпьем, что притащил для Крыша взволнованный Савелий, было… две. Просто обе они были аккуратно склеены между собой днищами.

И попугаи тоже были в двух экземплярах. В нижней коробке уже лежал напичканный снотворным «двойник», в верхнюю уложили успокоенного такой же дозой лекарства Крыша.

Дальше по дороге к машине осталось лишь незаметно перевернуть коробку и под любым предлогом вынудить кого-то из «луганских» взять птицу в руки.

Слава богу, обошлось без серьезных накладок, и Павел остался «забыт» у дверей ветлечебницы с Крышем под мышкой. Хотя где-то он все же не доиграл, что-то не додумал. Иначе Малой с напарником не были бы сегодня здесь.

— Ты мне клюв-то не затыкай! Комсомолец, на самолет! — донеслось из короба.

— Да-да, родной, на самолет, — в тон попугаю рассеянно ответил Павел, хотя билет у них был в маленький и уютный приволжский городок, до которого им предстояло только плыть. Только плыть и плыть. — Взлет разрешаю! И еще в одном, Крышуля, ты оказался прав: журавль — хорошо, но синица в руке — оно куда как вернее…

От редакции. Этот номер был уже подготовлен к печати, когда мы получили сообщение о том, что московская киновидеостудия «Отечество» приступила к производству полнометражного художественного фильма по рассказу Владимира Жукова «Крыш».

Александр ЮДИН

АПОКАЛИПСИС ОТМЕНЯЕТСЯ

Sine diabolo nullus Deus[1]

Андрасар Шестой Имахуэманх, Всемогущий Император Востока, умирал.

Властитель, полное перечисление титулов которого заняло бы значительную часть светового дня, а простое поименование тронного имени вызывало преждевременные роды у беременных и иссушало груди кормящих, лежал теперь слабый, почти бездвижный в окружении ближайших сановников и членов фамилии посреди затененного спального покоя Хат-Силлинга, родовой твердыни андрасаров.

Искуснейшие целители империи, подвластных ей земель и народов без устали сражались за драгоценную жизнь. Сонмы обаятелей, гадателей и тайноведов сменяли друг друга у его ложа. Однако яд слишком глубоко проник в царственное тело: пропитал плоть, расслабил некогда могучие мышцы, размягчил кости.

И раз от раза тяжелее вздымалась грудь Андрасара, дыхание становилось все прерывистее, а когда он заходился в кашле, вместе со сгустками темной крови изо рта его вылетали кусочки распадающихся легких.

Но он находился в полном сознании и держал глаза открытыми. Потому что, стоило императору смежить веки, внутреннему взору его являлась циклопическая фигура Хозяина.

И позолоченные бородатые змеи с бровями из лазурита в ожидании извивались у того под ногами.

Андрасар чуть повернул голову и требовательно взглянул на стоящего справа от изголовья чиновника с повязкой на левом глазу — мистика асикрита, личного секретаря и начальника тайной канцелярии.

— Позови моего сына, Уннефер. Пора, — произнес император, когда мистик склонился к нему.

Уннефер молча кивнул и, отойдя от ложа, прошептал что-то на ухо полному, одетому в расшитый бисером кафтан препозиту священной спальни. Плаксивая гримаса исказила лицо препозита, он охнул и исчез за бронзовой дверью.

Тревожные шепотки поплыли по зале, отражаясь от монолитной поверхности асимметричных колонн — квадратных, круглых, многоугольных, — деливших помещение на неравные части, смешиваясь с дымом множества курильниц, что поднимался вверх тонкими голубыми струйками и образовывал под шатровыми сводами сизое облако, совершенно скрывающее их высоту и очертания.

Очень скоро императорский герольд севастофор, ударив в церемониальный гонг, торжественно возгласил:

— Деспот Аквелларский, Великий дука Нахашена и Алумбрадоса, комит Барбелитский и прочая, Андрасар-сата! — И добавил традиционную в таких случаях формулу приветствия: — Дуамутеф кебехсенуф, анх-уджа-сенеб!

Двери распахнулись, и в залу ступил высокий русоволосый юноша.

— Отец! Отец! — взволнованно воскликнул юноша и в пренебрежение строгих норм дворцового этикета почти подбежал к ложу родителя. Опустившись на колени, он обеими руками сжал ладонь императора, сухую и горячую. — Ты звал меня?

Андрасар смолчал, задумчиво разглядывая столь знакомое ему лицо; изящные, почти как у девушки, черты этого лица были сейчас печальны, но внимательный взгляд отца, помимо выражения неподдельной скорби, заметил также тяжесть полуопущенных век, мутноватую поволоку глаз и набрякшие под ними мешки, да и пресыщенный изгиб губ — все являлось невольным свидетельством страстей и наклонностей характера наследника.

— Пришло время, сын, — произнес он наконец, — пришло мое время. Скоро — думаю, уже завтра — тебя увенчают короной андрасаров, но прежде… — тут император закашлялся.

— Не говори так — ты поправишься, я уверен! — воскликнул наследник с чувством, слегка, впрочем, преувеличенным, и поцеловал ему руку.

Андрасар Шестой лишь отмахнулся в ответ, сплевывая кровь в поднесенную мистиком асикритом драгоценную чашу, и одновременно сделал знак одному из лекарей — закутанному в тогу жрецу-обаятелю. Тот немедленно подал императору густой отвар аквелларума сепульхриса или, иначе, козлиного корня, обладающего сильным тонизирующим свойством.

— Но прежде, — продолжил он, с трудом заставив себя выпить весь поданный ему отвар, — по традиции я обязан дать тебе несколько наставлений, оставить один завет и еще убедиться в подписании тобой Договора… сам знаешь какого.

При последних словах лицо юноши побледнело, чего, впрочем, никто не заметил из-за скудного и неравномерного освещения залы. Тем не менее ответил он голосом твердым и решительным:

— К этому я готов. С самого рождения. И я слушаю, отец.

— Так вот, — продолжил император, — первое наставление мое будет таким, внимай. — Он помолчал еще, собираясь с силами, и заговорил насколько мог торжественно: — Славен правитель, расширивший пределы вверенного ему судьбою или естественным правом государства… Если же он ко всему еще приумножил богатство подданных своих… или как иначе укрепил их благополучие, — периодически он замолкал, но, отдышавшись, продолжал вновь, — а значит, равно и благополучие государственное, славен такой вождь дважды и трижды… Правление государя, не отмеченное такими заслугами, вполне достойно забвения, хотя сама его персона может заслуживать уважения только в силу природных прав его рода или народного выбора…

Наследник сразу догадался, каково будет дальнейшее продолжение этого наставления, и, несмотря на весь трагизм момента, заскучал. Избалованный всеобщим вниманием, а потому капризный, он не любил, да и не мог, слишком долго занимать свой ум чем-либо одним, тем более выслушивать длинное нравоучение, содержание и смысл которого