Искатель, 2004 №9 - Владимир Жуков Страница 4

Когда музыканты ушли на очередной перерыв, он понял, что настает его выход.

— Как же у нас Карпуша забавно щелбаны бьет! — не очень трезвым голосом объявил Павел соседям по столу. И, заметив, что Пахан прислушивается, добавил, пьяно икнув: — Вот даже такой крепкий мужчина, как ты, Григорий, даже такой не сможет удержаться… моргнет. Я — так точно не выдержу.

Это он, конечно, скромничал: после Карпушиных пальчиков у «крепких мужчин» месяц не сходил фингал в пол-лица, но Григорий ведь мог этого наверняка и не знать.

Все локальные междусобойчики за столом постепенно затихли. Пахан, налившись кровью, уставился на запотевший графин, стоявший напротив. Павел почувствовал, что ступил на лезвие бритвы. Но, как пишут в бульварных романах, отступать было уже поздно.

Для пущей убедительности он снова икнул (или это так выходило само собой?).

— Ставлю весь полтинник, — нетвердым движением тыльной стороны ладони Павел подвинул «котлеты» в сторону своего визави, — что не удержишься, моргнешь.

Пахан молчал, будто что-то прикидывая. Павел подумал, что для него, как никогда в жизни, вполне реально сейчас схлопотать вот этим графином по темечку. Но, видно, помогло спиртное.

— А давай! — неожиданно согласился Пахан.

— Гриш, да ты чего, не надо, — вразнобой загундеди вокруг.

— Цыть! — огрызнулся тот. — Тащите Карпуху!

Макак не подкачал. Его палец влепил в паханский лоб, как бейсбольная бита. Но тот действительно даже не моргнул, стервец. Правда, физиономия его быстро стала приобретать оттенок спелой малины.

Герою посоветовали приложить холод, кто-то даже протянул через стол ведерко со льдом, но тот только отмахнулся.

— А щас мой… — он сделал ударение на последнем слове, — мой любимый попугай Крыш исполнит «Лебедеву Таню» на «бис»!

Открыли клетку с попугаем. Из подсобки вывели уже совсем сонного, едва ковыляющего Карпушу, вдели его в трусы, напялили зеленый парик «а-ля Таня в Барселоне»…

Павел старался не глядеть в ту сторону, но Пахан такого неуважения допустить не мог:

— Что не смотришь на моего попугая? Смотри!

Покрышкин взлетел над залом явно тяжелее обычного, но публика, судя по шумным проявлениям нетрезвого восторга, ничего не заметила. И уже на обратном пути, завершая перелет, ас вдруг покачнулся в воздухе и вяло спикировал на один из столов.

Павел сорвался с места и бросился туда. Крыш лежал лапками кверху, коготки судорожно подрагивали. Он едва дышал. Компания девиц за столиком вытаращилась на происходящее с неподдельным ужасом.

— Крышик, что с тобой? — у Павла сдавило горло. — Пропустите, ему нужен свежий воздух!

— Он умирает, надо срочно к врачу, — веско произнес в толпе чей-то знакомый голос. Прибежал Савелий с коробкой, устланной тряпьем. В нее бережно перенесли попугая.

Люди Пахана, надо отдать им должное, не растерялись, два переполненных джипа — Павлу едва хватило места в одном из них — резво понеслись в сторону центра. По дороге названивали по ближайшим ветлечебницам.

В одной из них попугая тут же осмотрели.

— Ничего страшного, похоже, небольшое отравление, — сообщил молодой ветеринар.

Птице аккуратно, через маленькую клизмочку промыли желудок.

— А что это у вас с лицом? — сочувственно поинтересовался доктор у Пахана. — Вам надо бы в травмопункт.

Криво усмехнувшись, тот зыркнул на Павла. Попугая укутали в чей-то пиджак и унесли. О Павле никто даже не вспомнил.

Через несколько дней он зашел в кабак попрощаться, улучив момент, когда «луганских» наверняка не было в зале.

Сарафанное радио сообщило, что Пахана стали называть за глаза Ушибленным, а Крыш после болезни замолчал. И «Лебедевой Таней» он быть больше не хочет. Пахан говорит: сглазили животину, но думает, что попугай еще восстановится. А пока пытается учить птицу новым словам, хочет повезти ее к себе на Украину, показать родне. Да еще хвалится друганам, что отдал за Крыша аж пятьдесят штук зеленых.

Павел поблагодарил ребят с кухни: мол, «до свиданья за все». То был уже не Крыш — этой фразой увековечил себя кто-то из тех же «луганских», будучи в тот момент не вполне в ладах не только с русским, но и с собственным языком.

Обнялись с Савелием. И Павел поймал себя на том, что рука потянулась было привычно зачерпнуть на прощанье пригоршню фисташек с плиты.

…На даче было пустынно и промозгло. Меж снопами пожухлого бурьяна гулял ветер, в подполе скреблись мыши.

Павел запер дверь, давно державшуюся на честном слове, и, навьюченный поклажей, двинулся к калитке, когда из-за забора его окликнули. Гостей было двое.

— Павлуха, ты хитрый, но мы тоже не дураки, — заговорил первым Малой. — Пусть я не такой ученый, но то, что попугая ты подменил, все ж таки допер… Этот и поменьше Крыша будет, и окрас у него немного другой…

Павел молчал.

— А давай-ка, голуба, посмотрим, что там у тебя в коробе…

Гости легко перемахнули через плетень. Павел попытался запротестовать, спрятать ношу за спину. Его грубо оттолкнули, отняли и короб, и рюкзак.

Напарник Малого достал нож-складень, одним движением перерезал веревки и… Разочарованию этих двоих не было предела. Из кучи ветоши высунулась обаятельная щенячья морда.

Видно, подражая Пахану, Малой помолчал несколько секунд. С понтом дела — обдумывал ситуацию.

— Одного я все ж таки не пойму, — произнес он наконец. — Когда же ты попугая подменить успел? Ведь все было у нас на глазах…

И тут Павел впервые увидел, какие они, глаза этого человека. Малой смотрел в упор, и прозрачно-серые глаза его были совсем не виноватыми, а жесткими и враждебными.

Наперсточники — тонкие психологи и изощренные физиономисты. Сама профессия обязывает. И Павел точно знал, чего тот ждет. Конечно, не конкретного ответа, а реакции. Дрогнешь, дашь зацепку — и рисковая игра в кошки-мышки возобновится на новом, уже более опасном витке.

Но как за мгновения выбрать правильную интонацию? Какая верней? Изобразить благородное возмущение? А может, недоумение: мол, моя твоя не понимает?

Павел предпочел третье: он просто промолчал. Хотя нет, не просто — еще как в детской игре «Замри-отомри» он усилием воли остановил на своем лице то выражение, которое было на нем до вопроса Малого. И доморощенный полиграф не сработал.

Когда визитеры удалились, Павел для страховки на всякий случай еще осторожно выглянул им вслед. Затем выпустил щенка на травку и, порывшись на дне короба, извлек из вороха дачных тряпок спеленутое тельце.

«Отвратительный самец! Помолчи, двуногое! Двуногое!» — разнеслись по участку возмущенные крики, едва Павел стащил резиновое колечко с крючковатого клюва. Что? Этот негодник даже попытался щипаться!

Примерно в километре отсюда, на кругу, где разворачиваются автобусы, их уже больше получаса ждала зафрахтованная Павлом машина. 500 рэ