Твоя последняя ложь - Мэри Кубика Страница 22

нее: «Не трогай! Оставь его в покое!» – надеясь, что она не заметит, как опухли и покраснели мои глаза. Похоже, что попытки отстегнуть свой ремень безопасности в последнее время становятся для Мейси столь же увлекательными, как и уничтожение конфеток в «Кэнди Крэш». Она уже в курсе, что если нажимать на кнопки, то можно в конце концов расстегнуть всю эту чертову штуку и освободиться, хотя пальчики у нее слишком маленькие, а мелкая моторика не столь развита, чтобы самостоятельно с этим справиться. И все же она старается – довольно сложная задачка для четырехлетнего ребенка, но та, что она скоро решит.

– Лучше играй в эту свою игрушку, Мейси, – говорю я, чтобы отвлечь ее внимание от ремней безопасности. И это у меня получается.

Наконец трогаемся с места. Пока мы едем по нашей улице, застроенной старыми историческими домами, мимо парка и маленьких магазинчиков, которые понемногу сменяются более новыми типовыми зданиями, Феликс крепко спит, убаюканный тихим покачиванием автомобиля. Наш округ, один из пяти, составляющих так называемый «воротник» Чикаго, примыкает к городу с юга и запада и считается одним из самых быстрорастущих округов – всего за десять лет население его выросло почти на двести тысяч человек. На верхушке столба электропередачи сидит ястреб, озирая оценивающим взглядом поля на предмет своей следующей добычи. Мейси замечает его и тычет пальчиком в боковое стекло.

– Мам, птичка! – объявляет она мне, а потом поворачивается к Феликсу, который крепко спит. – Видишь птичку, Феликс?

Я говорю ей, что вижу. Феликс ничего не говорит.

В прессе это называют разрастанием пригородов – когда растущее население все активней проникает в сельские районы Америки, а Большой Чикаго, или, как его еще называют, Чикаголенд, вмещает уже больше десяти миллионов человек. Наш пригород немного уступает в классе некоторым более модным и востребованных городкам окрест, и все же новое строительство здесь не имеет себе равных: платишь вдвое меньше, а получаешь вдвое больше, и подобная перспектива привлекает сюда целые толпы людей. Школы здесь первосортные, а демография как раз та, что мы с Ником и искали, когда покупали наш нынешний дом: это место обитания «белых воротничков» со средним возрастом в тридцать два года. Тут явно должно было хватать детей, с которыми наши будущие дети смогли бы играть. Приличных детей. Приличных детей, родители которых, сплошь с высшим образованием, зарабатывают больше ста тысяч в год. Преступность в этих краях сводится в основном к кражам; насильственных преступлений практически нет.

Пока мы едем по кукурузным полям, мимо новых микрорайонов, которые щеголяют своими энергосберегающими домами, построенными по индивидуальным проектам, Мейси лениво пинает спинку пассажирского сиденья и напевает: «Быстрей, мамочка, быстрей!» Она любит все делать быстро. Но я не стану прибавлять скорость, несмотря на призывы Мейси, – у меня хватает ума не разгоняться.

Наконец мы оказываемся в центре городка. Я паркуюсь на стоянке у продуктового магазина, втиснувшись между минивэном и пикапом, и вытаскиваю переноску с Феликсом из машины, призывая Мейси последовать моему примеру. Но та не следует моему примеру.

– Ну давай же, Мейси! – взываю я. – Чем раньше мы тут справимся, тем скорее сможем поехать домой.

Но дочь просто упирается ногами в спинку пассажирского сиденья, напрочь отказываясь выходить. По-прежнему сжимает в руках мой телефон, и от назойливой музыкальной темы «Кэнди Крэш» у меня уже начинает болеть голова.

– Ну давай, Мейси, – пытаюсь я еще раз, меняя тактику. На этот раз говорю: – Ты можешь поиграть и в магазине.

Но Мейси не выходит.

Вытаскиваю из-под уличного навеса магазинную тележку, пристраиваю в ней переноску с Феликсом и подхожу к машине со стороны Мейси. Выхватив телефон у нее из ее рук, слушаю ее визг. Она активно сопротивляется, когда я расстегиваю пряжку ремней детского сиденья и пытаюсь высвободить из-под них ее руки и ноги.

– Нет! – кричит Мейси, пиная меня своими ярко-розовыми кроксами.

– Немедленно выходи из машины! – настаиваю я, и мне требуется вся моя выдержка, чтобы не сорваться. Усталость и горе – смертельное сочетание, однако мне нельзя поддаваться отчаянию. Может, я и потеряла мужа, но Мейси потеряла своего отца. И хотя она это еще не совсем понимает, ей тоже причинили боль. Глажу ее по волосам и вежливо прошу вылезти из машины.

– Нет, нет, нет, нет, нет! – блеет она, пока я вытаскиваю ее маленькое тельце – все тридцать семь фунтов – из машины на асфальт, так крепко ухватив ее за руку, что Мейси вскрикивает от боли. К этому времени Феликс тоже начинает плакать, разбуженный ярким послеполуденным солнцем, бьющим в его полуоткрытые глаза. Да и машина стоит на месте, умиротворяющего покачивания, которое убаюкивало его, нет и в помине. Сначала он хнычет, а потом кричит в голос, и я роюсь в карманах в поисках чего-нибудь, чем можно заткнуть течь. Нахожу соску-пустышку и засовываю ему в рот – не так нежно, как хотелось бы, после чего одной рукой начинаю толкать тележку, а другой тащу Мейси через стоянку.

Все, что мне нужно в этом магазине, – детское питание. Детское питание и бутылочки для кормления.

– Мы войдем и через три минуты выйдем, – обещаю я Мейси, но для ребенка три минуты – это целая вечность.

Дневное тепло окутывает нас в ту же секунду, как мы выходим из охлажденного кондиционером салона машины, жар поднимается от почерневшего асфальта у нас под ногами. Магазин вдруг кажется жутко далеким, когда Мейси шлепает по парковке своими крошечными детскими шажками, пытаясь выдернуть руку из моей. Раздаю обещания, предлагаю вознаграждение.

– Мы купим попкорн, когда закончим, – говорю я, пытаясь подмаслить ее перспективой заглянуть в ресторанный дворик по пути к выходу. – А еще «Сларпи», – добавляю я, надеясь, что обещание ледяной газировки заставит Мейси ускорить темп.

Но Мейси не ускоряет темп. Если что, ее шаги даже замедляются, а рука тянет мою руку назад, так что кажется, будто плывешь против течения. Это единственное слово – «Нет!» – все так и повторяется, пока я толкаю перед собой магазинную тележку с Феликсом и волоку за собой Мейси через парковку, и проходящие мимо мамаши оборачиваются и пристально смотрят на меня стальными глазами – я вижу в них осуждение, порицание, неодобрение. О, насколько легко судить, когда ты ничего не знаешь! Ноги Мейси шаркают по асфальту, ее протесты становятся все более и более резкими, и вскоре она уже громко выкрикивает это свое «Нет!», срываясь на визг.

И тут соска Феликса ухитряется выпасть у него изо рта на пузырящийся гудрон; я одним движением