Когда поют цикады - Стивен Амидон Страница 16

А в девятом стало еще хуже. Скотти тогда учился в выпускном двенадцатом, на школьном дворе пользовался авторитетом, и каждый его триумф Джек воспринимал как личное оскорбление. И вел себя соответствующе. Для начала его выгнали из теннисной команды за истерику, сопровождавшуюся матерной руганью и зверским уничтожением ракетки. Устроенное представление вогнало бы в краску самого Джона Макинроя. Стычки с преподавателями, звонки от родителей не прекращались. Но самый удручающий инцидент, однако, произошел однажды вечером, когда Селия зашла к сыну в комнату и застала его сидящим за компьютером с голым торсом, спиной к двери. Она стучалась, однако из-за ревущей в наушниках-капельках брутальной музыки он не услышал. На экране воспроизводился отвратительный видеоролик: обнаженная женщина стояла на коленях, ее груди были садистски стянуты кожаными ремнями, а заткнутый кляпом рот и грудь залиты кровью, хлещущей из носа. Исполненные ужаса глаза, обрамленные тушью или синяками – или и тем и другим, – нервно бегали по окружающим ее мужчинам. Свои лица те прятали под капюшонами, зато выставляли напоказ волосатые плечи. Компания дружно онанировала, словно мушкеты направив на жертву гротескно эрегированные члены.

Селия взглянула на сына. Мышцы у него на спине сокращались в такт двигающейся туда-сюда правой руке. Женщина так и вылетела из комнаты, прижимая к груди все еще теплое выглаженное белье. Она рассказала все Оливеру, едва лишь тот вернулся домой, и он довольно долго беседовал с парнем в своем кабинете. По выходе Джек выглядел присмиренным, и еще несколько дней он избегал смотреть матери в глаза.

– Да это просто естественное любопытство, – объяснил он. – Чертов интернет.

Историю эту Селия больше ни разу не поминала. Но у нее никак не выходила из головы неистово двигающаяся рука сына. Что до естественности, то единственным другим мужчиной, которого она могла вообразить смотрящим подобное действо, был ее отец. Утешения это совершенно не доставляло.

Увы, то был отнюдь не единственный раз, когда Джек вызывался в оливеровский кабинет. Если своим дурным поведением он добивался отцовского внимания, то цели своей постоянно достигал. После каждой устроенной сцены Оливер приглашал его к себе и за закрытыми дверями проводил с ним беседу. Голос никогда не повышал, из себя никогда не выходил. Несомненно, никогда не бил сына, питая глубокое отвращение к насилию. Он просто объяснял, как должен вести себя представитель Пэрришей. Джек горькие пилюли глотал, однако действия их хватало лишь на определенный срок. Отец и сын упрямо вели меж собой поколенческую мужскую битву, на которую Селия и весь остальной мир не допускались.

Все изменилось после отъезда Скотти в Хановер. Джек сразу же угомонился. Начал взахлеб читать. Его оценки улучшились. Интерес к занятиям возрос, особенно к психологии. Редкий семейный ужин проходил без разглагольствований о Лэйнге и Юнге. Выражение его лица приобрело едва уловимый самодовольный оттенок, как у человека, который вот-вот во всем разберется. Он чаще улыбался, хотя и с какой-то затаенной хитрецой, так что приходилось только догадываться, что именно ему представляется забавным.

К шестнадцатилетию Джек обрел себя. В нем все более проявлялся мужчина, которым ему суждено было стать. Мыслитель. Интеллектуал. Волевой, решительный, властный. Когда у него интересовались, что он планирует изучать в колледже, парень просто отвечал: «Разум». Он мог проявлять излишнюю безапелляционность и горячность в спорах, а во взглядах, по мнению Селии, его зачастую чуточку заносило в крайности.

Но с возрастом все это должно было измениться. Однажды он окончательно оставит свое трудное отрочество в прошлом. Касательно же того, что действительно имело значение, он стал до мозга костей Пэрришем.

Позвонила Катарина, мать Селии, уже прознавшая об убийстве. Ее разогретое дюбонне ви́дение происшествия вполне закономерно тяготело к апокалиптическому. Катарина всю жизнь провела в ожидании нашествия кровожадных полчищ, которые все не появлялись и не появлялись, и это как будто даже разочаровывало ее. И вот теперь она нисколько не сомневалась, что орды убийц наконец-то нанесли удар по всему чистому и светлому и вскоре разразится кромешный хаос. Селии удалось отделаться от проповеди, когда в стеклянную сдвижную дверь постучались ландшафтные дизайнеры. На сегодня они закончили: площадка выровнена, завтра приступят к закладке фундамента. По их отъезде женщина какое-то время наблюдала за голубой сойкой на свежевскопанной земле. Птичка неустанно скакала и клевала что-то с земли, явственно не нарадуясь подвалившей удаче.

Наконец, в самом начале четвертого, пришло уведомление об отмене режима изоляции в школе. Селия тут же настучала сообщение Джеку, прося его безотлагательно отправиться домой, чтобы они успели обсудить события прошлой ночи до возвращения Оливера. Ответа не последовало. Через пятнадцать минут она снова попыталась связаться с сыном, а потом еще через полчаса. По-прежнему ничего. В четыре часа муж дома так и не появился, и Селия набрала его номер, однако звонок автоматически переключился на автоответчик.

В половине пятого она предприняла новую попытку связаться с Джеком. И опять ничего. Повторный звонок Оливеру тоже увенчался нулевым результатом. Женщина позвонила Элис – вдруг Джек у нее, – но и подруга не брала трубку. Ситуация попахивала бредом. Тем временем жертву опознали: в новостях появилась фотография ослепительно улыбающейся двадцатилетней Иден из Уотертауна. Какое все-таки красивое имя. Если верить «Твиттеру», в данный момент проводился допрос «лица, представляющего оперативный интерес». Что ж, по крайней мере, бабьё, бившееся в истерике на фейсбучной страничке «Мамы Эмерсона», должно успокоиться, поскольку теперь-то стало очевидно, что никто не истребляет их чад на улицах города.

Пять часов наступили в тишине. Вот теперь Селия решила побеспокоиться уже «официально». Она позвонила в офис Оливера, однако его помощник полагал, что шеф в данный момент держит путь в Эмерсон. Наконец, когда женщина стала подумывать, не обратиться ли к властям, да нее донеслось грохотанье гаражных ворот. Вошел Оливер, за ним Джек. Вид у мужа был угрюмый. Средним пальцем он поглаживал застарелый шрам на виске, что свидетельствовало о его нервозности. Сын же был пепельно-бледный. И оба старательно избегали ее взгляда.

– В чем дело? – заволновалась Селия. – Оливер, что случилось?

Элис

Она решила задержаться в «Папильоне» после ухода Селии. Напустив на себя невозмутимый вид, неспешно потягивала вторую порцию кофе, к которой не испытывала ни желания, ни нужды. Да что за чертовщина такая творится? Ситуация с Мишелем совсем пошла вразнос. Он даже не посмотрел ей в глаза, когда приветствовал их за столиком. А уж его бегство и вовсе было на грани оскорбления. Нет, понять можно, его наверняка встревожило известие о лживости своего любимого мальчика, однако это не давало