Тридцать сребреников в наследство - Татьяна Рябинина Страница 12

к старухе. Она приблизилась к нему почти вплотную — сквозь аромат духов пробивался легкий старческий запашок, неистребимый никаким мытьем и косметическими средствами. Подошла и подняла руку. Ему вдруг показалось, что она начнет ощупывать его лицо, как это делают слепые. Но Эсфирь Ароновна быстрым движением подцепила из-под воротника рубашки цепочку с крестиком.

— Еще одни богомол на нашу голову! — презрительно фыркнула она, наморщив нос. — Тебе бы не на Светке жениться, а на Галке. Вот была бы сладкая парочка. Лет-то тебе сколько?

— Сорок один, — буркнул Никита.

— Совсем большой мальчик. Настоящий полковник.

Никита вспыхнул, но все же удержался, чтобы не ответить чем-нибудь колким. Не хватало только на собственной свадьбе ругаться с бабкой жены, даже если она натуральная старая хамка. Это потом он уже узнал, что старая хамка вполне так олигарх и что перед ней все ползают на брюхе в надежде на сладкий кусочек наследства.

Сделав еще пару подобных «комплиментов», Эсфирь Ароновна царственно удалилась. Веселье скисло, и очень скоро все разошлись. А на следующий день привезли огромный «дабл» — двуспальную кровать. Только тогда Никита понял вчерашний бабкин намек о прошлом. Жили-то они у Светы и спали на той самой кровати, на которой она спала с первым мужем.

Подъезжая к белому дому с колоннами, — настоящая дворянская усадьба! — он внутренне готовил себя к тому, что старая ведьма опять начнет говорить всякие гадости, но на этот раз она взялась за Свету. Не успели они еще толком поздороваться, Эсфирь Ароновна выкатила претензию, что та не взяла с собой Машу. «Она моя единственная правнучка, — скрежетала мегера, — а я не могу ее видеть, когда хочу. Вот оставлю все ей, да так, чтобы вы ни копейки не могли тронуть до ее совершеннолетия».

Напрасно Света пыталась объяснить, что Маша в санатории, который, между прочим, сама Эсфирь Ароновна и оплачивает. Бабка вопила, что Вадик даже из Англии на ее юбилей прилетел, а они не могли девчонку на день из Сестрорецка привезти. Никита уже хотел вмешаться, но тут подъехали на вишневом «форде» Кирилл Федорович и его сестра Зоя с мужем Ильей. Эсфирь Ароновна переключилась на них, а Света, коротко кивнув родне, потащила Никиту в дом, в отведенную для них комнату на втором этаже.

Обед прошел достаточно тягостно. Внешне, впрочем, все было пристойно: цветы, парадные туалеты и изысканный стол. Но в воздухе отчетливо пахло грозой. Не той, дальней, которая вызревала где-то на западе, а совсем другой. Никита подумал, что будь в комнате темно, можно было бы видеть проскакивающие между сидящими за столом злые лиловые искры. Фальшивые улыбки, вежливые фразы, напряженное ожидание: кого еще зацепит бабушка — лишь бы не меня! И еще какое-то другое ожидание, Никите пока не понятное.

Он был в этой компании чужим и практически ничего не знал о местных подводных течениях. И все же чувствовал: здесь что-то происходит. Постоянно, ежесекундно. Эти переглядывания, перешептывания, шутки с намеком. Хотя, как он догадался, тут были и другие такие же чужаки: Вероника и Алексей. Алексей, впрочем, довольно оживленно беседовал с соседями по столу о футболе, а вот Вероника, брезгливо оттопырив губу, ковыряла вилкой салат и ни с кем не разговаривала.

Сам Никита отвечал на вопросы, пил со всеми, ел, но словно посматривал со стороны. Что-то тайное, наверно, ангел-хранитель, подсказывало: будь настороже.

Он и был. Наблюдал, запоминал, благо, память хорошая, а «наблюдаловка» — профессиональная, пограничная.

За столом двадцать человек. Старую каргу пропустим, себя и любезную супругу тоже. Итого остается семнадцать. Семнадцать негритят пошли купаться в море, семнадцать негритят резвились на просторе… Нет, это ни к чему, это лишнее. И вдруг входят они, человек… человеков семнадцать, и ковбоям они предложили убраться. Уже лучше.

Напротив, увлеченно расправляясь с судаком-орли, сидел тесть. Он Никите, в общем-то, нравился. Невысокий, худощавый, с густой гривой абсолютно седых волос, несмотря на то, что ему не исполнилось еще и пятидесяти. Кирилл Федорович, начальник строительно-монтажного управления, при своей шумно-нервной должности был человеком на удивление спокойным, даже флегматичным. Казалось, ему просто лень возмущаться, кричать. С запойно пьющей женой он развелся, когда дочери исполнилось четыре года, в упорной борьбе добился через суд, чтобы ее лишили родительских прав, и сам воспитал дочь. Хотя и был тогда еще совсем молодым, но так и остался один, не желая, чтобы у Светы была мачеха.

Рядом его сестра Зоя. И не подумаешь, что близнецы — настолько не похожи. Она — полная, подвижная и говорливая, волосы выкрашены в темно-каштановый цвет. Серые глаза перебегают с предмета на предмета, ни на чем не задерживаясь надолго, губы постоянно шевелятся, будто ведут нескончаемый разговор, руки все время что-то вертят, теребят, мнут. Зоя — главный бухгалтер крупной торговой фирмы, ее благосостояние говорит о себе каждой мелочью, от вишневого лака для ногтей какой-то особой гладкости и блеска до черненых рубиновых сережек редкой работы.

Зоин муж Илья — вот кто больше похож на ее брата-близнеца. Такой же полный, темноволосый и живой. Воспринималась эта пара как единое целое, на первый взгляд достаточно симпатичное. Было в них обоих что-то такое обаятельно-притягательное. Но… вроде как с душком. Как будто все в них самую капельку слишком.

Остальные новоявленные родственники вызывали у Никиты гораздо более сложную гамму чувств: от равнодушия и недоумения до неприязни, если не сказать хуже.

Рядом со Светой не сидел, а восседал похожий на библейского патриарха дедушка Изя. Тот самый, который Израиль Аронович Зильберштейн. Длинные седые волосы желтоватого оттенка, орлиный нос и угольно сверкающие из-под неожиданно черных нависших бровей глаза. Особенно опасные молнии он метал в сторону своей единоутробной сестрицы, когда та начинала язвить. Тут же устроились и его дети: Андрей, ровесник Кирилла и Зои, и Анна, чуть помладше. Причем оба совершенно русской внешности — то ли материнские гены победили, то ли бабушка Елена проснулась. Да и супруги у обоих, как сказала Света, были русские. Андрей давно развелся, а Анна была вдовой. Из мимолетного разговора при знакомстве Никита понял, что Андрей как-то связан с книгоиздательством, а Анна — врач-венеролог.

С другой стороны стола, в опасной близости от сидящей во главе юбилярши, оказались ее дочь Евгения и внук Константин. В Евгении Никите виделось что-то жалкое, хотя он никак не мог понять, что именно. К евреям он относился нейтрально, никогда антисемитизмом не страдал, но на нее почему-то не хотелось смотреть — как на старую больную кошку. В Косте раздражали очки под Гарри Поттера и рассеянная ухмылка.