Гянджеви Низами - Пять поэм Страница 53

Пробуждение Ширин

Кровавый ток лился, все расширялся он…Нарциссы глаз Ширин свой позабыли сон.

Порой, в былых ночах, о горестях не зная,Она бросала сон при сладких звуках ная.

А ныне — не гляди, иль сердце заболит! —Кровь жаркая царя проснуться ей велит.

Как птица, вскинулась от хлынувшего света;Ее ужасный сон ей предвещал все это.

И сорвана Ширин с Хосрова пелена,—И видит кровь она, и вскрикнула она.

Увидела не сад, не светлое созданье:Встречает взор ее разрушенное зданье.

Престол, что без венца, ее увидел взор,Светильник брошенный: все масло выкрал вор.

Разграблена казна, ларец лежит разъятый,Войска ушли. Где вождь? Сокрылся их вожатый!

И мраком слов своих Ширин чернила ночьИ плакала; затем пошла неспешно прочь.

И с розовой водой вернулась к изголовью,Чтобы омыть царя, обрызганного кровью.

Льет амбру с мускусом, — и крови больше нет.И тело царское сверкает, словно свет.

И тот последний пир, что делают для властных,Устроила Ширин движеньем рук прекрасных.

И, ароматами овеявши царя,На нем простерла ткань, алее, чем заря.

Усопшего царя как будто теша взоры,Надела и сама роскошные уборы.

Шируйе сватается за Ширин

Для сердца Шируйе Ширин была нужна,И тайну важную да ведает она.

И молвил ей гонец, его наказу вторя:«С неделю ты влачи гнет выпавшего горя.

Недельный срок пройдет — покинув мрак и тишь,Ты двухнедельною луной мне заблестишь.

Луна! В твоей руке над миром будет сила.Все дам, о чем бы ты меня ни попросила.

Тебя, сокровище, одену я в лучи,От всех сокровищниц вручу тебе ключи».

Ширин, услышав речь, звучащую так смело,Вся стала словно нож, вся, как вино, вскипела.

И молвила гонцу, потупясь: «Выждем срок!»Так лжи удачливой раскинула силок.

И скоро Шируйе такой внимает вести:«Когда желаешь ты царить со мною вместе,

Ты соверши все то, что я тебе скажу.Я благосклонностью твоею дорожу.

Уже немало дней я чувствую всей кровью,Что я полна к тебе растущею любовью.

И если в дружбе я, как ведаешь, крепка,—Все для меня свершить должна твоя рука.

В своих желаниях я так необычайна,—Но есть в них, Шируйе, и сладостная тайна.

В тот час, когда с тобой соединимся мы,Я все тебе скажу среди полночной тьмы.

Прошу: ты пышный свод дворцового айванаСнеси, хоть он достиг до яркого Кейвана.

И дальше: повели, чтоб выкинули вонИз царского дворца Хосрова древний трон.

Чтоб след могущества разрушили, чтоб рьяноВзыграл огонь и сжег весь пурпур шадурвана.

Джемшида чашу, царь, вели сломать, чтоб к нейНе мог нас привлекать узор ее камней.

И коль Парвиза власть уже не ширит крылья,Пускай Шебдизу, царь, подрежут сухожилья.

Когда исполнят все, исполнят все подряд —Пусть погребения свершается обряд.

Дай шахматы царя из яхонтов на зельеЦелебное — сердцам подаришь ты веселье.

Пусть голубой поднос разломят, — бирюзаПусть в перстнях и серьгах всем радует глаза.

Не слушай, как Хосров, ты без конца Барбеда,Навеки изгони ты из дворца Барбеда.

Когда моих забот исчезнет череда,Служением тебе как буду я горда!

И я склонюсь к тебе той сладкою пороюИ тайну замыслов, как молвила, открою».

И сердце Шируйе отрадою полно,По слову Шируйе все было свершено.

Все замыслы Ширин свершились друг за другом:Все сделал Шируйе, чтоб стать ее супругом.

«Твой выполнен приказ», — услышала она.И пылом радостным прекрасная полна.

Все из вещей царя, все из одежд царевых,От обветшалых риз и до нарядов новых,—

Все нищим раздавать велит она скорей.Все на помин души — души царя царей.

Смерть Ширин в усыпальнице Хосрова

Заря меж облаков встает не в зыби ль сладкой?Но сладкий день, взойдя, принес погибель Сладкой.

Хабешский негр, во тьме[245] несущий камфору,—Рассыпал тюк — и луч прошел по серебру.

Из крепости смотрел на месяц чернокожий,—И вдруг оскалил рот, смеясь, как день пригожий.

Вот кеянидские носилки, лишь заряБлеснула, — сделала царица для царя.

Носилки в золоте; в кемарское алоэРубины вправлены, напомнивши былое.

И царь, как повелел времен древнейших чин,На ложе смертное положен был Ширин.

В назначенный покой — Ширин услышав слово —На царственных плечах цари внесли Хосрова.

И там пред мраморным бесчувственным лицомНосилки обвили торжественным кольцом.

И каждый палец стал у бедного БарбедаКалам расщепленный. Весь мир был полон бреда.

На этот хмурый мир взирал Бузург-Умид.Он, миру верящий, от мира ждал обид.

Стенал он: «Небеса да внемлют укоризне:Лишился жизни шах, — и нас лишил он жизни.

Где всех народов щит? Где слава всех царей?Где стяг и острый меч, что всех мечей острей?

Где тот, чья на миры легла победно риза?Где скрылся наш Кисра? Где нам сыскать Парвиза?

Коль к переезду ты далекому готов,Равно: Джемшид ли ты, Кисра, иль ты — Хосров!»

Прислужниц и рабов понура вереница;Средь них, как кипарис, идет Ширин-царица.

В кольце ее серег сокровища морей,На плечи за кольцом легло кольцо кудрей.

Насурьмленных бровей растянутые луки,Хной, как пред свадьбою, украшенные руки.

И золотой покров течет с ее чела,И ткань Зухре огнем вдоль стана потекла.

Кто мог бы смертные так провожать носилки?Прохожих опьянял и страстный взор и пылкий.

Как опьяненная, сопровождала прах,Идя с припляскою, как будто на пирах.

Все, глядя на Ширин, решали вновь и снова:«Не в горести она от гибели Хосрова».

И думал Шируйе, в себе таящий тьму,Что сердце Сладостной склоняется к нему.

И всю дорогу шла с припляскою царица.Вот купол перед ней… Вот шахская гробница.

Рабыни скорбные столпились за Ширин,Роняя жемчуг слез на щек своих жасмин.

Внесли царя под свод. Вкруг сумрачного ложаВстал за вельможею, безмолвствуя, вельможа.

И у Ширин жрецом был препоясан стан,И в склеп вошла Ширин — и ею знак был дан

Гробничный вход прикрыть. И вот в наряде аломК носилкам царственным идет она с кинжалом.

И, рану обнажив носителя венца,Прижала алый рот ко рту ее рубца.

И так же в печень, в бок царица захотелаСвой погрузить кинжал, свое пронзая тело.

И ложе царское ее покрыла кровь,Как будто кровь царя, растекшаяся вновь.

И вот она с царем без возгласа, без речи,Уста прижав к устам, к плечам прижавши плечи.

Но вскрикнула она, от рта отъявши рот…И слышит за дверьми сгрудившийся народ:

Что две души слились, что в теле нету муки,Что нет в душе тоски, что нет сердцам — разлуки.

Тебе, чьим пламенем для смертных озаренБыл этот брачный пир, — да будет сладок сон!

Пусть тот да ощутит всевышнего десницу,Кто тихо вымолвит, прочтя сию страницу:

«Аллах, оберегай могильный этот прах!Двух пламенных прости, о благостный Аллах!»

Осанна Сладостной, осанна сладкой смерти!О смертные, любви, все победившей, верьте!

Так умирают те, что страстно влюблены,Так души отдавать влюбленные должны.

И женщина ли та, в которой столько воли?Муж с женщиною схож, когда боится боли.

Порою сладостно бегущая с плечаСкрывает тканых львов изгибами парча.

Взмыл на дорогах зла самум слепой и дикий,Жасмин он оборвал, снес кипарис великий.

И тучи поднялись из-за морей беды,И грозы грянули из черной их гряды.

И ветер из равнин, как бы единым взмахом,Весь воздух слил в одно с взнесенным черным прахом.

Лишь о случившемся сумели все узнать,—Восславили Ширин. И возгласила знать:

«Прославим этот час! Земля в просторах злачныхНевест, подобных ей, рождай для пиршеств брачных!

Мутриба в Африке, мутриба на Руси[246]Создать подобный пир — напрасно не проси».

…Все, положив с царем прекрасный прах царицы,Ушли и наглухо замкнули дверь гробницы.

И размышляли все над сладостным концом.И на гробнице так начертано резцом:

«Одна Ширин, чей прах взяла сия могила,Себя своей рукой в знак верности убила».

В осуждение мира