Новые приключения Царя Обезьян - Дун Юэ Страница 20

– О повелитель! В тот час императором был Цинь Гуй. Мог ли там быть император по фамилии Чжао?[41] Я, преступная душа, всегда носил в рукаве своего халата списки придворных чиновников. Если бы кто-нибудь из верных трону людей вздумал мне препятствовать, ему бы мигом снесли голову с плеч. И скажите по правде, повелитель, с той поры, как Паньгу создал этот мир, много ли в нем нашлось людей, готовых пожертвовать ради другого своей жизнью? И много ли их еще появится на свете, прежде чем мир возвратится в первозданный хаос? Даже если бы при дворе оказался преданный человек, ему, наверное, пришлось бы давать клятву самому себе. А так как никто таких клятв не давал, я жил в покое и благополучии.

– Но если так, то что же, по твоему разумению, за придворные были у сунского императора? – спросил Сунь Укун.

– Я, преступная душа, считал придворных чиновников не более чем муравьями, – ответил Цинь Гуй.

– Эй, белолицые черти! – крикнул Сунь Укун. – Сотрите Цинь Гуя в порошок и превратите его в миллион муравьев. Это будет возмездием за муки погубленного им чиновного люда.

Тут же сотня белолицых чертей притащила пестик длиной в полсотню локтей и истолкла Цинь Гуя в розовую, как персиковый цвет, кашицу. Стекая на землю, эта кашица превращалась в крошечных муравьев, которые разбегались по разным странам. Сунь Укун позвал Главного Выдувателя и велел ему выдуть прежний облик Цинь Гуя.

– Ну как? – спросил он бывшего первого советника. – Муравьи ли те придворные чиновники? Или первый советник муравей?

Лицо Цинь Гуя стало подобно кому грязи. Он тяжело вздохнул и ничего не ответил.

– А теперь скажи мне, Цинь Гуй, чем был для тебя император? – спросил Сунь Укун.

– Когда я, преступная душа, видел на приеме во дворце императора, его шелковый халат, расшитый изображениями пятипалых драконов, казался мне ветошью из моего сундука, – ответил Цинь Гуй, – а корона со свисающими вниз нефритовыми нитями – истертой повязкой. Его веер с луной и солнцем был для меня не ценнее, чем лист банана, а золоченый дворец государя – все равно что личные покои. Дверь в августейший гарем была для меня подобна входу на женскую половину в собственном доме. А что до императора Чжао – он казался мне зеленой стрекозой, плясавшей на нити в моих руках!

– Ну хватит! – прервал злодея Сунь Укун. – Сейчас ты у меня изведаешь императорской доли!

Он приказал Властелинам Света и Тьмы из ведомства Небесных Козней выкупать Цинь Гуя в море кипящего масла. Потом Цинь Гую разорвали руки и сделали из них четыре крыла, как у стрекозы. А после Сунь Укун снова приказал вернуть Цинь Гую его настоящий облик и спросил:

– Теперь ответь мне, Цинь Гуй, как ты провел те три праздных дня?

– Разве у Цинь Гуя может быть досуг? – возразил Цинь Гуй.

– Изменник и вор! – воскликнул Сунь Укун. – Тебе не приходилось биться с варварами Запада или обороняться от племен Севера. Ты не обременял себя заботами об исправлении нравов и воспитании добрых чувств. Так почему бы тебе не провести те дни в праздности?

– Повелитель, все те три дня я с утра до вечера следил за придворными чиновниками, – ответил Цинь Гуй. – Когда я встречал человека, у которого в сердце отпечаталась фамилия Цинь, я отмечал его имя красным кружком. Большой кружок означал, что фамилия Цинь отпечаталась крупными письменами, а маленький значил, что моя фамилия вписана мелко. Позднее я добивался назначения чиновников с крупными письменами «Цинь» в сердце на высокие посты, а те, в чьем сердце моя фамилия была написана мелко, получали небольшое понижение по службе. Некоторые могли быть и за Цинь, и за Чжао. Я никак не помечал их имена, а через некоторое время прогонял со службы. Если же я встречал человека, преданного дому Чжао, я рисовал напротив его фамилии черный кружок. Большой черный кружок означал, что вина его велика, а маленький – что незначительна. И уж потом от меня зависело, истребить ли только провинившихся и их семьи, или расправиться также с семьями их отцов, матерей и жен, или же казнить родню виновного всю до единого человека.

Сунь Укун чуть не задохнулся от ярости.

– Братец Чжан! Братец Дэн! – вскричал он. – Почему вы не забили его до смерти раньше? Вы позволили ему вот этак прожить жизнь? Ну что ж, если почтенный Дэн не поразил злодея громом, это сделает почтенный Сунь!

Он велел десяти тысячам чертей, имевшим обличье богов грома, принести железные цепи и бить ими Цинь Гуя до тех пор, пока от него не останется ни тени, ни следа. Потом он приказал вновь выдуть прежний облик Цинь Гуя и продолжил читать его дело:

«Минуло три дня. Цинь Гуй старался выиграть время и повторял то же, что и прежде. Хотя император был склонен принять предложение Гуя, тот опасался, что государь передумает, и потому сказал: „Прошу Ваше величество отвести на размышление еще три дня“. Через три дня император согласился начать переговоры о мире».

– Ну, и как же ты провел эти три праздных дня? – спросил Сунь Укун.

– Преступной душе и на этот раз недосуг было отдыхать, – ответил Цинь Гуй. – Когда на приеме во дворце я узнал, что император согласился вести переговоры о мире, я сполна ощутил сладость победы. Выйдя из дворца, я отправился пировать в Башню Медной Птицы. Так мне хотелось отпраздновать гибель Сун, победу Цзинь и удачу рода Цинь. Я день напролет пил вино, а на следующее утро устроил большой пир для чиновников с сердцами, в которых запечатлелась фамилия Цинь. Мы слушали музыку земли Цинь и любовались танцем с саблями «летящий цветок». Мы не пользовались ничем из того, что принято при дворе Сун, и никто из пирующих не проронил ни слова о событиях в сунском царстве. Потом я опять весь день пил вино, а наутро сидел один в моем Кабинете Изгнанной Преданности, и после снова веселился день напролет, и к вечеру был изрядно в хмелю.

– Значит, все эти дни тебя тянуло к хмельному? – проговорил Сунь Укун. – Ну что ж, сегодня я поднесу уважаемому первому советнику пару-другую чарок отборного зелья!

И по приказу Сунь Укуна двести чертей, мастера