История и миф - Юрий Викторович Андреев Страница 84

Вознесения и архипелаг Тристан да Кунья, хотя основная часть этой горной цепи пролегает в среднем на глубине в одну милю от поверхности океана. Однако в современной океанологии утвердилась иная точка зрения на происхождение этого хребта, прямо противоположная точке зрения Спенса и его единомышленников. Специалисты по подводной геологии полагают, что хребет этот образовался не в результате опускания суши в этой части Атлантики, а, наоборот, в результате изменения конфигурации дна океана, вызванного вулканической деятельностью. Если это действительно так, то все домыслы Спенса, Доннелли и в конечном счете самого Платона о затонувших материках, конечно, придется оставить без дальнейшего употребления.

Долгое время считалось, что Атлантида, если только она существовала на самом деле, могла находиться только в Атлантическом океане и нигде более. На это недвусмысленно указывал сам Платон, говоря об острове, лежащем в «Атлантическом море» перед входом в пролив, именуемый «Геракловыми столпами». Да и само название этого острова или материка — Атлантида — как будто говорит в пользу все той же локализации.

Однако если разобраться в этом вопросе по существу, то связь между названиями материка и океана, хотя отрицать ее невозможно, могла носить совсем иной характер. Оба названия могли возникнуть и независимо друг от друга как производные от одного и того же слова. Этим словом было, несомненно хорошо известное каждому из греческой мифологии, имя титана Атласа, или Атланта, того самого, который, по представлениям древних, не зная отдыха, держал на своих плечах небесный свод. Название «Атлантида» можно, таким образом, истолковать как «остров Атласа», а «Атлантическое море (или океан)» как «море Атласа». Но местоположение самого Атласа вряд ли оставалось неизменным. Скорее всего оно менялось и, по мере того как расширялись географические представления греков, постепенно продвигалось все дальше на запад, пока не оказалось зафиксированным на крайнем западе Ливии в районе современного Марокко, где и теперь еще высится горный хребет, носящий имя Атласа.

Впрочем, уже Гомер помещает Атласа (в «Одиссее» — Od. 1,48 слл.) где-то очень далеко от мест человеческого обитания, хотя и трудно сказать, где именно. Атлас здесь уже подпирает небесный свод или, как буквально сказано, держит огромные столбы, разделяющие небо и землю. Дочерью Атласа, согласно Гомеру, была нимфа Калипсо, удерживавшая Одиссея на своем острове (и дочь, и отец характеризуются поэтом как чародеи. Соответственно Атлас назван здесь ολοόφρων, что можно понять либо как «всезнающий», либо как «зло замышляющий кознодей»). Остров Калипсо Гомер называет «пупом моря», очевидно, имея в виду его центральное положение по отношению ко всем другим островам и побережьям. Вообще говоря, это хорошо согласуется с предполагаемым положением Атласа не где-то на краю земного диска, а, наоборот, в самом его центре, если исходить из того, что он был единственной опорой небесного свода, хотя уже Гесиод в «Теогонии» (517–519) ставит его на краю земли.

Очевидно, название «Атлантическое море» появилось на древнегреческих картах мира лишь тогда, когда греки достаточно хорошо изучили все Западное Средиземноморье и открыли выход в океан через Гибралтарский пролив. Сейчас трудно сказать, когда именно это произошло. Точно так же мы не знаем и когда было установлено местоположение Атласа на крайней западной оконечности Ливийского материка неподалеку от побережья океана. Во всяком случае, это произошло задолго до того, как были написаны платоновские диалоги «Тимей» и «Критий». Первым античным автором, у которого мы встречаем название «Атлантическое море», был Геродот, хотя отсюда, конечно, не следует, что он же впервые ввел его в употребление. Это мог сделать и Гекатей Милетский, и кто-нибудь другой из числа его предшественников. Геродот вроде бы ничего еще не знает об острове Атлантида, но ему уже известно племя атлантов, обитающее в оазисе в пустыне, лежащей далеко на запад от Египта.

Атлантами этот народ назывался, если верить Геродоту, по горе Атлас, находившейся в населенной ими местности. Геродот еще верит в то, что Атлас действительно был столпом, поддерживающим небо, хотя уже и не человекообразным титаном. «Как и подобает такому столпу, — пишет историк, — он узок, совершенно круглый и так высок, что вершина его никогда не бывает видна».

Платон, несомненно, знал то, что рассказывали его предшественники об Атласе, атлантах и Атлантическом море. Однако свою Атлантиду он решил вынести за пределы более или менее изученного греками средиземноморского мира и даже не захотел оставить ее на крайнем западе Африки, о которой Геродот, как это видно из его рассказа, имел лишь самые смутные и неясные представления. Что его побудило к этому? Объяснения могут быть различными. Если предположить, что Платон, как он сам это утверждает, использовал какую-то древнюю традицию, восходящую по крайней мере к VI в. до н. э., то в этой традиции Атлантида действительно могла быть островом, а не частью материка. А так как для размещения большого и могущественного государства, каким философ представлял себе Атлантиду, нужна была достаточно внушительная территория — такая, какой не обладал ни один из островов Средиземноморья, Платон счел за лучшее вынести свой остров за пределы Средиземного моря на просторы Атлантики. Только здесь и мог поместиться этот остров, превышающий своими размерами, как утверждает Платон в «Тимее», Ливию и Азию вместе взятые.

Возможно и еще одно объяснение. Уже давно замечено, что война между Афинами и Атлантидой в описании Платона отдаленно напоминает некоторые центральные эпизоды в истории греко-персидских войн, например нашествие Ксеркса на Элладу. Можно предположить поэтому, что философ строил свой рассказ по принципу, если можно так выразиться, «исторической симметрии». В войне с персами афинянам и всем остальным грекам угрожала опасность с востока, в войне с атлантами — с запада. В первом случае афиняне дали отпор огромной сухопутной державе, во втором еще более огромной морской империи. В главном эти две истории как бы повторяют друг друга. В обоих случаях афиняне одерживают решительную победу над чужеземными пришельцами и спасают от порабощения не только самих себя, но и всю остальную Элладу.

Наконец, если все же допустить, что в глубине души Платон сознавал, что он пишет не историю в строгом смысле этого слова, а нечто вроде фантастического романа (позднее мы еще специально вернемся к этому вопросу), то вполне естественным было бы его стремление перенести описываемые им события, а главное, саму придуманную им державу атлантов как можно дальше за пределы обжитой греками ойкумены, куда-нибудь на край света, где могло произойти все что угодно и даже целый материк мог исчезнуть в глубинах океана, не оставив никаких или почти никаких следов. В этом случае Платон поступил бы вполне логично, как и до