История и миф - Юрий Викторович Андреев Страница 57

— мифы о Дедале, о Тезее и Минотавре. По словам Плутарха, афинские драматурги особенно изощрялись, изображая Миноса жестоким насильником и тираном (Тезей, 16). Вероятно, аналогичные легенды бытовали и в некоторых других городах, например в Мегарах (миф о гибели Нисы и Скиллы у Аполлодора). Сама эта традиция восходит к достаточно раннему времени. Во всяком случае о ней уже что-то знал Гомер, называющий Миноса в «Одиссее» (11,322) όλοόφρων — «замышляющий недоброе».

Другая группа мифов, связанных с Миносом, делает его родоначальником целой группы царских династий, правивших главным образом на островах в центральной части Эгеиды: Фолегандр, Ренея, Парос, Наксос, Аморгос, Сифнос, Кеос, Мелос, Фера, Карпатос, Родос. Предания этого типа, очевидно, местного (островного) происхождения и имели своей целью обеспечить местную знать подобающими ее престижу родословными.

Таков был материал, которым мог пользоваться Фукидид, реконструируя морскую державу Миноса. Будучи по природе своей историком модернизаторского плана, он, разумеется, подверг этот материал переработке и, очевидно, внес в него некоторые черты, созвучные эпохе и навеянные хорошо известной ему системой управления афинской архэ. Но сам по себе образ Миноса-талассократа, по-видимому, существовал уже до Фукидида и был заимствован им у его предшественников (как владыка моря Минос был известен уже Геродоту).

С наибольшей вероятностью формирование представлений о Критской морской державе может быть отнесено ко времени расцвета тиранических режимов (VII–VI вв. до н. э.). Характеристика Миноса у Геродота, Фукидида и других авторов обнаруживает разительное сходство с портретами знаменитых тиранов архаической эпохи у того же Геродота. Талассократами были Периандр и Поликрат, стремились к талассократии Писистрат, Лигдамид и другие. Подобно Миносу, они создавали опорные пункты своего владычества на островах и побережье, сажая наместниками в этих местах своих сыновей. Подобно Миносу, они захватывали заложников и в некоторых случаях устраивали или собирались устроить над ними зверскую расправу, которой в последний момент мешало чье-либо заступничество. Примером может служить история 300 керкирских юношей, отправленных Периандром в Лидию к Алиатту для того, чтобы тот их оскопил. В отдельных случаях наблюдается прямо-таки поразительное сходство сюжетных линий в биографии Миноса с биографиями тиранов. Такова знаменитая история о перстне, брошенном царем в море. Геродот выдает ее за факт из биографии Поликрата. Бакхилид ставит на место самосского тирана Миноса, по поручению которого Тезей бросается в море за кольцом и достает его.

Все это не означает, конечно, что весь цикл мифов, связанных с Ми-носом, сложился в этот период. Мифы о Минотавре, Тезее, Дедале, бесспорно, гораздо древнее, но сфабрикованная на их основе псевдоисторическая концепция морской державы Миноса вполне могла возникнуть в век тиранов, едва ли раньше.

2. Археологические данные, позволяющие говорить о торговой и колонизационной экспансии минойцев (карта 6) примерно между 1800 и 1450 гг. до н. э. — средне- и позднеминойский периоды (СМ II, III — ПМ I периоды). Об этих фактах Фукидид, конечно, не имел никакого представления.

Минойская керамика, относящаяся к этому времени, найдена на островах Кеосе, Делосе, Фере, Наксосе, Эгине, Кифере, Паросе, Аморгосе и Мелосе. На некоторых из них были открыты достаточно крупные поселения, близко напоминающие города минойского Крита: Филакопи на Мелосе, Айя-Ирини на Кеосе, последние раскопки на Санторине. В этот же период существовали хорошо налаженные контакты Крита с Египтом и Сирией. На запад минойские мореходы проникали так далеко, как Липары и побережье Сицилии. Дают ли, однако, все эти факты основание для того, чтобы говорить о планомерном и последовательном закреплении минойцев во всех этих районах, о создании ими морской империи, охватывавшей значительную часть Эгейского бассейна и некоторые районы за его пределами? Мне это кажется маловероятным. Минойская колонизация, по всей видимости, была столь же стихийной и неуправляемой, как и позднейшая греческая или финикийская колонизация. Она преследовала не столько политические, сколько экономические (коммерческие) цели. Сами минойцы были слишком слабым и миролюбивым народом, чтобы навязать кому бы то ни было свое господство.

Карта 6. Минойское койне. Эпоха средней и начала поздней бронзы (2200–1400 гг. до н. э.)

Даже в пору наивысшего расцвета минойского Крита в ПМ I период, когда весь остров, судя по всему, был объединен под властью одного царя, они не смогли воспрепятствовать проникновению в Восточное Средиземноморье и в Египет микенских торговых или торговопиратских судов, хотя им это, конечно, было крайне невыгодно. Вероятно, и берега самого Крита не были сколько-нибудь надежно защищены от набегов с моря, о чем свидетельствуют многократные разрушения дворцов. Если они, несмотря на это, оставались неукрепленными на протяжении всего этого периода, то объяснение этого феномена следует искать, как мне думается, не в режиме талассократии, а в соображениях совсем другого рода (скорей всего, религиозного порядка). Разумеется, нельзя начисто исключить возможность того, что в некоторые периоды Крит выступал как агрессивная, враждебная сила по отношению к островной и материковой Греции, что его цари предпринимали военные экспедиции с целью грабежа, захвата рабов и т. д. против слабых и отсталых племен материка. Даже нескольких случаев такого рода было бы достаточно для того, чтобы вызвать у греков враждебное отношение к обитателям далекого острова, чтобы владыка этого острова был заклеймен в преданиях как тиран и притеснитель. Главная же причина заключается, на мой взгляд, в том, что, как и всякая высокая цивилизация, минойская культура должна была внушать страх и антипатию своим соседям-варварам (ср. отношение древних евреев к Египту и Вавилону, греков к финикийцам и египтянам и т. д.).

Глава 5

Эта глава является как бы развернутым пояснением к заключительной фразе предыдущей, отвечая на вопрос о том, почему Миносу пришлось потратить так много сил на борьбу с пиратством. Да потому, отвечает теперь Фукидид, что морской разбой в древности был широко распространен как среди эллинов, так и среди варваров, а для многих из них служил чуть ли не главным источником средств существования. За этим положением следует ряд других, логически тесно с ним связанных: пиратство не считалось позором, разбой был обычным явлением не только на море, но и на суше, отсюда обычай ношения оружия, принятый у некоторых народов еще и теперь. Рассуждение на эту тему продолжается и в следующих главах 6, 7 и 8.

В древности пиратством занимались в равной мере представители различных слоев общества, в том числе и самые могущественные люди, очевидно, аристократы. При этом, однако, разграничиваются мотивы, толкавшие на дела такого рода «сильных людей» и «слабых»: первые стремились к наживе, вторые ради хлеба насущного.

Развитию пиратства благоприятствовало незащищенное состояние тогдашних полисов. Сам термин πόλεις (πόλις) здесь скорее в значении «община»,