Диалоги об Атлантиде - Платон Страница 49

этим следует. Что же касается до рождения, воспитания и образования тебя, Алкивиад, или всякого другого афинянина, то это, смею сказать, ни для кого не занимательно, исключая тех людей, которые тебя любят. Взглянешь ли опять на богатство, на пышность, на одежды, на шлейфы плащей, на разлияние благовоний, на многочисленные свиты прислужников и на другое довольство персов, – тебе будет стыдно за самого себя, ты увидишь, как далеко отстал от них. Потом, если захочешь обратить внимание на рассудительность, благонравие, ловкость, ласковость, великодушие, добропорядочность, мужество, терпеливость, трудолюбие, стремление к добродетели и честолюбие Лакедемонян; то во всём этом признаешь себя дитятею. А когда еще остановишься на богатстве, и по богатству будешь придавать себе некоторое значение; то и тут мы можем сказать, в каком ты найдешь себя состоянии. Пожелай только обозреть лакедемонские богатства, и узнаешь, что здешнее далеко отстало от тамошнего. Никто не будет сомневаться как в обширности, так и в доброте земли, которою они владеют и у себя, и в Мессине; всем известно, какое множество у них рабов, особенно илотов, также лошадей и другого скота на пастбищах мессинских[279]. Но я оставляю всё это, говорю только, что золота и серебра нет столько в целой Элладе, сколько находится его в одном Лакедемоне[280]. В продолжение многих поколений оно стекается туда от всех Эллинов, а нередко и от варваров, выхода же ему никуда нет. Это точно как в Эзоповой басне лисица говорит льву: следы денег, втекающих в Лакедемон, видны, а вытекающих из него никто и нигде не видит. Отсюда легко понять, что тамошние жители золотом и серебром богаче всех Эллинов, особенно же царь их; потому что важнейшие и бо́льшие из таких доходов назначены царям. Сверх того, не мала и подать, которую Лакедемоняне платят своим государям. Впрочем, как ни велики богатства Лакедемонян, в сравнении с эллинскими, но в отношении к богатству Персов и их царя, они ничего не значат. Когда-то я слышал от человека достоверного[281], – от одного из тех, которые сами ездили к царю: он рассказывал, что проезжал чрез обширную и прекрасную область, простирающуюся почти на целый день пути, и что эту область туземцы называют поясом царицы. Есть будто бы и другая, называемая опять головным покрывалом. Есть и несколько столь же обширных и прекрасных мест, назначенных для украшения царской жены, и каждое из них носит название особого ее наряда. Итак, я думаю, если бы кто матери царя и жене Ксеркса, Аместрисе[282], сказал, что с ее сыном затевает состязаться сын Димонахи, которой наряд стоит, может быть, много как мин пятьдесят, а у самого сына земли в Эрхии не будет и трехсот плетров, то она удивилась бы, на какие же средства полагается этот Алкивиад, затевая вступить в борьбу с Артаксерксом, и кажется, заметила бы, что у него быть не может никаких других способов, кроме старания и мудрости; потому что у греков только это имеет цену. А когда донесли бы ей, что тот же самый Алкивиад решается на такое предприятие, во-первых, не имея от роду и полных двадцати лет, во-вторых, нисколько не приготовившись к тому учением, да сверх того, если любящий его человек советует ему наперед учиться, упражняться, трудиться и потом-то уже состязаться с царем, – он не хочет и утверждает, будто довольно ему быть и таким, каков есть; тогда она, думаю, изумилась бы и спросила: что же бы такое могло быть, на что этот мальчик надеется? и как скоро мы сказали бы ей, что на красоту, знаменитость, происхождение, богатство и способности души; то, видя у своих всё такое, она почла бы нас, Алкивиад, сумасшедшими. Да хоть взять Лампиду, дочь Леонтихида, жену Архидама[283] и мать Агиса (все эти мужи, как известно, были царями): ведь и она, видя, как велики способы ее родных, удивилась бы, кажется, если бы узнала, что ты, столь худо приготовленный, намереваешься состязаться с ее сыном. А не стыдно ли, думаешь, что неприятельские женщины лучше судят о нас, какими нам должно быть, восставая против их граждан, нежели мы – о самих себе? Так поверь, почтеннейший, и мне и дельфийской надписи: «познай самого себя» – что это-то наши противники, а не те, которых ты представляешь, и что из них ни одного не пересилим мы иначе, как старанием и искусством. Если в этом будет у тебя недостаток, то не сделаться тебе славным между эллинами и варварами, к чему ты, кажется, стремишься, как никто ни к чему не стремился.

Алк. В чем же должно состоять мое старание, Сократ? Можешь ли сказать это? Ведь твои слова более всего походят на правду.

Сокр. Пожалуй; однако ж, порассудим вместе, каким бы образом сделаться нам лучшими. Ведь я не говорю, что тебе надобно учиться, а мне нет; потому что между мною и тобою нет другого различия, кроме одного.

Алк. Какого?

Сокр. Того, что мой опекун лучше и мудрее твоего – Перикла.

Алк. Кто же он, Сократ?

Сокр. Бог, который до настоящего дня не позволял мне говорить с тобою, Алкивиад. Веря ему, я утверждаю, что ты ни чрез кого другого не достигнешь знаменитости[284], кроме как чрез меня.

Алк. Шутишь, Сократ.

Сокр. Может быть; однако ж то справедливо, что нам нужно старание. Нужно оно, лучше сказать, и всем людям, но нам-то особенно.

Алк. Что нужно мне, так это неложно.

Сокр. Да неложно, что и мне.

Алк. Что же мы будем делать?

Сокр. Не терять духа и не ослабевать, друг мой.

Алк. Уж конечно не годится, Сократ.

Сокр. Да, не годится; но должно исследовать общими силами. И вот скажи мне: ведь мы объявляем, что хотим сделаться наилучшими? Не так ли?

Алк. Да.

Сокр. В какой добродетели?

Алк. Очевидно – в той, по которой люди бывают добрыми.

Сокр. В чем же они бывают добрыми?

Алк. Явно, что в совершении дел.

Сокр. Каких? тех ли, которые касаются лошадей?

Алк. Нет.

Сокр. Иначе мы пошли бы к конюхам?

Алк. Да.

Сокр. Так скажешь, корабельных?

Алк. Нет.

Сокр. Потому что тогда мы пошли бы к корабельщикам?

Алк. Да.

Сокр. Каких же дел? какие дела совершают они?

Алк. Те, которые свойственны честным и добрым Афинянам.

Сокр. Но честными и добрыми ты называешь умных или неумных?

Алк. Умных.

Сокр. Следовательно, всякий умный – добр?

Алк. Да.

Сокр. А кто неумен, тот зол?

Алк. Как же иначе?

Сокр. Ну