Красный гаолян - Мо Янь Страница 8

Лэн холодно усмехнулся и сказал:

– Старший брат Чжаньао, я же за тебя радею, как и бригадир Ван, если приведешь свою банду, так я сделаю тебя командиром батальона. Оружие и провиант предоставит командир бригады Ван. Уж лучше, чем быть бандитом.

– Кто бандит? Кто не бандит? Любой, кто дерется с японцами, – национальный герой. В прошлом году я пощупал трех японских постовых и добыл три винтовки «Арисака-38»[18]! Ты вот, командир Лэн, не разбойник, сколько япошек укокошил? Да ты ни одной волосинки у них не выдрал!

Лэн сел, достал сигарету и закурил.

Пользуясь случаем, отец поднес кувшин вина. Бабушка взяла у него кувшин, тут же изменилась в лице и гневно глянула на отца, затем разлила вино в три чарки, наполнив до краев. Она сказала:

– В этом вине кровь дяди Лоханя, если вы настоящие мужики, то пейте. Послезавтра вместе разбейте японскую автоколонну, а потом каждый пойдет своей дорогой, как говорится, колодезная вода речной не помеха.

Бабушка взяла вино и с бульканьем выпила.

Командир Юй, запрокинув голову, влил вино в рот.

Командир Лэн поднял чарку, отпил половину, поставил и сказал:

– Командир Юй, что-то я перебрал с алкоголем, так что откланяюсь!

Бабушка положила руку на пистолет и спросила:

– Пойдешь бить япошек?

Командир Юй со злостью прошипел:

– Не надо его уговаривать, он не пойдет, так я пойду.

Лэн сказал:

– Я пойду.

Бабушка убрала руку, командир подразделения Лэн схватил пистолет и повесил на пояс. У Лэна была белая кожа и с десяток черных оспин вокруг носа. На поясе у него была закреплена запасная обойма, а под тяжестью пистолета пояс и вовсе провис как перевернутый месяц.

Бабушка сказала:

– Чжаньао, вверяю тебе Доугуаня, послезавтра возьми его с собой.

Командир Юй посмотрел на моего отца и с улыбкой спросил:

– Названый сынок, кишка-то не тонка?

Отец презрительно глянул на темно-желтые крепкие зубы командира Юя, показавшиеся между губами, и промолчал.

Командир Юй взял чарку, поставил отцу на макушку и велел отойти к двери и встать прямо, а сам взял браунинг и направился в угол комнаты.

Отец наблюдал, как командир Юй сделал три шага, каждый был широким и неспешным. Бабушка побледнела. Уголки губ Лэна растянулись в усмешке.

Командир Юй дошел до угла, остановился, потом резко развернулся. Его рука поднялась, глаза потемнели так, что даже блеснули красным светом, а потом браунинг выплюнул струйку дыма. Над головой отца что-то просвистело, чарка разлетелась на мелкие осколки. Один свалился отцу за шиворот, он втянул голову в плечи, но осколок проскользнул за пояс брюк. Отец ничего не сказал. Бабушка побледнела еще сильнее. Лэн плюхнулся на лавку и, немного помолчав, сказал:

– Хороший выстрел.

Командир Юй похвалил:

– Молодец, парень!

Отец сжимал в руке браунинг и чувствовал, что он на удивление тяжелый.

Командир Юй сказал:

– Не мне тебя учить, ты и сам знаешь, как стрелять. Передай Немому приказ – пущай готовятся!

Отец с браунингом в руке забурился в заросли гаоляна, перешел дорогу и добрался до Немого. Тот сидел в позе лотоса и точил длинный кинжал большим ярко-зеленым камнем. Остальные члены отряда кто сидел, кто лежал.

Отец сказал Немому:

– Велено готовиться!

Немой покосился на отца и продолжил точить кинжал. Через некоторое время он сорвал несколько листиков гаоляна, вытер с клинка пыль, оставшуюся от камня, затем выдернул тонкую травинку и опробовал остроту кинжала: стоило лезвию коснуться травинки, как она разлетелась на две части.

Отец повторил:

– Велено готовиться!

Немой вставил кинжал в ножны и положил рядом с собой. Его лицо расплылось в хищной улыбке. Он поднял свою огромную лапищу, помахал отцу и что-то промычал. Отец осторожно подошел ближе и остановился в шаге от Немого, а тот потянулся, ухватил отца за полу, с силой дернул, и отец упал на его грудь. Немой потащил отца за ухо, у того рот уехал аж на щеку. Браунинг отца уперся в грудную клетку Немого. Немой с силой нажал на его нос – у отца даже слезы брызнули. Немой рассмеялся неестественным смехом.

Рассевшиеся вокруг бойцы хором загоготали.

– Похож на командира Юя?

– Его порода!

– Доугуань, я скучаю по твоей матери!

– Доугуань, хочу отведать те две булочки с финиками на теле твоей матушки!

Стыд отца перешел в гнев, он поднял браунинг, прицелился в парня, мечтающего о булочках, и выстрелил. Раздался глухой хлопок, но пуля не вылетела из ствола.

Лицо шутника приобрело серо-желтый оттенок, он стремительно вскочил и принялся вырывать пистолет из рук отца. Отец пришел в неописуемую ярость и кинулся на обидчика, пинаясь и кусаясь.

Немой поднялся и, схватив отца за шею, с силой подкинул вверх, тело подростка оторвалось от земли, он отлетел в сторону и, падая, поломал несколько стеблей гаоляна. Отец перекувыркнулся, поднялся с земли, разразился бранью и бросился на Немого, а тот лишь пару раз что-то промычал. Глядя на его бледное как смерть лицо, отец замер на месте. Немой забрал у него браунинг, щелкнул затвором, и на его ладонь выпал патрон. Он взял пулю двумя пальцами, посмотрел на маленькую дырочку, которая осталась на капсюле после удара бойком, и что-то показал отцу жестами, затем сунул пистолет отцу за пояс и потрепал его по голове.

– Ты что там разбушевался? – спросил командир Юй.

Отец обиженно ответил:

– Они… хотели переспать с мамкой.

У командира Юя вытянулось лицо:

– А ты что?

Отец потер глаза:

– Я в него пальнул!

– Ты стрелял?

– Так осечка! – Отец вручил Юю золотистый зловонный патрон.

Юй взял патрон, посмотрел, а потом выкинул, и патрон, описав красивую дугу, упал в реку.

– Ты молодец! – похвалил он. – Но сначала пули надо выпускать в японцев, а как перебьем японцев, если кто рискнет заикнуться, что хочет переспать с твоей мамкой, так стреляй ему в низ живота – не в голову, не в грудь – запомни! – целься в пах.

Отец улегся рядом с командиром Юем. Справа от него расположились братья Фаны. Пищаль установили на насыпи, развернув ствол в сторону каменного моста. В дуло набили ком ваты, а из задней части торчал запал. Рядом с Фаном Седьмым лежал трут, изготовленный из связки гаоляновых стеблей, и один из них тлел. А около Фана Шестого – тыква горлянка, набитая порохом, и металлическая коробка, полная дроби.

Слева от командира Юя притаился Ван Вэньи. Он обеими руками сжимал длинноствольный дробовик и дрожал, сжавшись в комок. Раненое ухо уже приклеилось к белой ткани.

Солнце поднялось на высоту бамбукового шеста, раскаленное добела ядро обрамлял бледно-красный ореол. Прозрачная вода искрилась. Стая диких уток пролетела над гаоляновым полем, сделала три круга, после чего большая часть птиц нырнула в заросли на речной отмели, а остальные сели на воду и поплыли по течению. Они не могли держаться ровно и крутили проворными головами. Отец стал ощущать свое тело. Одежда, промокшая от росы, высохла. Он полежал еще немого на животе, но ощутил, как острый камень больно врезается в грудь, и привстал, высунув голову и плечи над краем насыпи. Командир Юй велел:

– Ляг!

Отец с неохотой плюхнулся на живот. Фан Шестой захрапел. Юй взял ком земли и сунул ему в лицо. Фан Шестой с мутными глазами сел, зевнул так, что из глаз выкатились две маленькие слезинки.

– Чё, япошки пришли? – громко спросил он.

– Твою мать! – выругался командир Юй. – Не смей спать!

На обоих берегах стояла гробовая тишина, широкое шоссе безжизненно простиралось посреди гаолянового поля. Большой каменный мост над рекой казался таким красивым. Бескрайний гаолян тянулся к поднимавшемуся и все ярче светившему солнцу, колоски приобретали пунцовый оттенок, словно стыдились. Дикие утки скользили по мелководью у берега и с шумом процеживали воду плоскими клювами, ища что-то съестное. Взгляд отца замер на утках, он изучал их красивое оперение и умные глаза, затем поднял тяжелый браунинг, прицелившись в одну из гладких спин, и чуть было не спустил курок. Командир