Маленький человек, что же дальше? - Ганс Фаллада Страница 7

– Хорошо, – говорит она. – У меня даже есть для этого симпатичная копилка, из керамики, синего цвета. Я тебе ее покажу. А потом мы будем ужасно экономными. Может быть, я даже научусь гладить рубашки.

– Пятипфенниговые сигареты тоже ерунда, – говорит он. – Есть вполне приличные за три.

– О боже, мальчик мой, – вскрикивает Ягненок, – мы совершенно забыли про Малыша! Он ведь тоже стоит денег!

Пиннеберг размышляет:

– И во сколько же обойдется такой маленький ребенок? Есть, конечно, пособие для рожавших и пособие по уходу за ребенком, и налогов мы тоже будем платить меньше… Мне всегда казалось, что первые годы ребенок вообще ничего не стоит.

– Я не знаю, – говорит она с сомнением.

В дверях появляется белая фигура.

– Вы не хотите наконец-то лечь спать? – спрашивает фрау Мюршель. – Вы можете поспать еще три часа.

– Да, мама, – говорит Ягненок.

– Постель расстелена, – говорит старуха. – Я сегодня посплю с отцом. Карл ночевать не придет. Возьми его с собой, своего… – дверь захлопывается, и остается неясным, кого именно…

– Но мне действительно не хотелось бы… – говорит Пиннеберг несколько обиженно. – У твоих родителей не очень-то приятно…

– О боже, мальчик мой, – смеется она. – Кажется, Карл прав, ты буржуй…

– Ни капли! – протестует он. – Если это не помешает твоим родителям. – Он снова колеблется. – И если доктор Сезам ошибся… У меня с собой ничего нет.

– Тогда пойдем присядем на кухне, – предлагает она. – У меня уже все тело ломит.

– Хорошо-хорошо, Ягненочек, идем, – говорит он с раскаянием.

– Но зачем, если ты не хочешь?

– Я баран, Ягненочек! Просто баран!

– Ну вот, – говорит она. – Значит, мы подходим друг другу.

– Это мы еще посмотрим, – отвечает он.

Часть первая

В маленьком городе

Брак начинается со свадебного путешествия, но нужна ли нам гусятница?

Поезд, который в 14 часов 10 минут в эту августовскую субботу отправляется в Духеров, в своем купе для некурящих в вагоне третьего класса перевозит господина и госпожу Пиннеберг, а в багажном вагоне – «совершенно огромную» корзину для белья с вещами Эммы, мешок с постельным бельем – но только для ее кровати, – «о своей кровати он сам позаботится, какое нам дело до этого?» – и коробку из-под яиц, в которую аккуратно уложен фарфор.

Поезд стремительно покидает город Плац, на вокзале никого, последние пригородные дома остаются позади, теперь начинаются поля. Еще немного он едет вдоль сверкающего берега Штрелы, а затем вдоль железной дороги остается только березовый лес.

В купе, кроме них, сидит только угрюмый мужчина, который не может решить, чем ему заняться: читать газету, рассматривать пейзаж или наблюдать за молодой парочкой. Он неожиданно переходит от одного занятия к другому, и каждый раз, когда они уверены, что предугадали его действия, он вновь передумывает.

Пиннеберг демонстративно кладет правую руку на колено Ягненка. Кольцо приятно поблескивает на его безымянном пальце. В любом случае то, что видит этот мрачный господин, совершенно законно. Но сейчас тот, как назло, смотрит не на кольцо, а на пейзаж за окном.

– Красивое кольцо, – довольно говорит Пиннеберг. – Совсем не видно, что оно лишь позолоченное.

– Знаешь, такое странное чувство от этого кольца… Я постоянно чувствую его на пальце и от этого постоянно на него смотрю.

– Ты просто еще не привыкла. Те, кто давно в браке, вообще его не чувствуют. Даже потерять могут и вообще не заметить этого.

– Этого со мной не случится, – возмущается Ягненок. – Я буду его чувствовать везде и всегда.

– Я тоже, – объявляет Пиннеберг. – Оно напоминает мне о тебе.

– А мне о тебе!

Они наклоняются друг к другу все ближе и ближе. И отстраняются – странный мужчина вновь смотрит прямо на них без смущения.

– Он точно не из Духерова, – шепчет Пиннеберг, – иначе я бы его узнал.

– Ты что, всех там знаешь?

– Что касается тех, кто может быть интересен, конечно. Когда я раньше продавал одежду у Бергмана, то познакомился со многими.

– Почему ты тогда уволился? Это же твоя специальность.

– Поссорился с начальником, – коротко отвечает Пиннеберг.

Ягненок хочет расспрашивать его и дальше – она чувствует, что здесь кроется бездна, но предпочитает промолчать. Теперь, когда они официально поженились, у них есть время.

Он, похоже, тоже только что об этом подумал:

– Твоя мама, должно быть, давно дома, – говорит он.

– Да, – отвечает она. – Мама сердится, поэтому она и не пошла нас провожать. «Дрянь, а не свадьба», – сказала она, когда мы выходили из ЗАГСа.

– Значит, сэкономит деньги. Терпеть не могу все эти праздные посиделки с сальными шуточками.

– Конечно, – говорит Ягненок. – Но маму это бы позабавило.

– Мы не для того поженились, чтобы твою маму развлекать, – говорит он сдержанно.

Пауза.

– Слушай, – снова начинает Ягненок, – мне ужасно интересно, как выглядит квартира.

– Ну что ж, надеюсь, она тебе понравится. В Духерове не такой большой выбор.

– Ну же, Ганнес, опиши ее мне еще раз.

– Красивое место, – говорит он и рассказывает то, что уже не раз говорил: – Я уже говорил, что она находится на самой окраине. Можно сказать, на природе.

– Это мне как раз и нравится.

– Это настоящий многоквартирный дом. Каменщик Мотес построил его там, надеясь, что и другие тоже потянутся, застроят эту территорию позже. Но никто больше там не построился.

– Почему?

– Не знаю. Людям могло показаться, что место слишком глухое – двадцать минут от города, далековато, да и мощеной дороги нет.

– Так, теперь о квартире, – напоминает она ему.

– Да, так вот, мы живем на самом верху, у вдовы Шарренхёфер.

– Какая она?

– О боже, ну что я могу сказать… Она живет очень скромно, хотя бывало и лучше, но инфляция… В общем, она мне много жаловалась…

– О боже!

– Она же не будет всегда жаловаться. И вообще, может, мы не будем заводить новых знакомств? Мы ведь с тобой не очень разговорчивые. Нам не нужно общаться с другими людьми. Нам и друг друга достаточно.

– Конечно. Но если она будет навязчивой?

– Не думаю. Она достойная пожилая дама, совершенно седая. И она ужасно боится за свои вещи, так как это память о ее покойной матери, и мы должны всегда осторожно садиться на диван, потому что пружины в нем старые, хоть и рабочие, но могут и не выдержать.

– Запомнить бы, – говорит Ягненок с тревогой. – Когда я радуюсь или грущу или я вдруг захочу заплакать, то не смогу думать о старых, но все еще рабочих пружинах.

– Тебе придется держать это в голове, – говорит Пиннеберг строго. – Ты просто обязана. А часы под