Пассажиры империала - Луи Арагон Страница 36

графу завтрак. Паскаль злится. Никогда ещё ему так не хотелось принять ванну. Он поднимается к деду. Господин де Сентвиль сидит в постели, на голове у него чёрная шёлковая шапочка, ворот сорочки расстёгнут, видна тощая шея с дряблой складкой; борода нечёсана. По утрам дед пьёт шоколад. А спит он даже летом с закрытым окном.

— Здравствуй, Паскаль. Как спал, дружок?.. Ванну хочешь принять? Ну, конечно, конечно. Только уж договаривайся, пожалуйста, с Мартой. Она теперь нарочно суёт в ванну всякую провизию, чтобы дачникам нельзя было мыться… Через каждые два-три дня поднимается крик…

Паскаль замечает, что дед очень постарел с прошлого года. На лице появились глубокие борозды морщин, уходящие в спутанную бороду. Руки дрожат и движения их какие-то неуверенные. Дышит дед тяжело. У него всегда была астма, и сейчас Паскаль заметил на каминной полке такие же самые пузырёчки, за которыми его посылали сюда однажды, когда у деда случился приступ в столовой после завтрака. Вены на висках вздулись ещё больше и стали извилистые.

Наконец, одолев все препоны, Паскаль залез в ванну. Пришлось столько поработать насосом, что болели руки и плечи; вода не очень-то тёплая: колонку топят дровами, и нагревается она медленно. Время от времени вылетают головешки. Надо за этим следить. В Сентвиле всегда мылись марсельским мылом. Самое лучшее для кожи мыло. Ванная комната почти круглая, потому что устроена в башне. Пол сделан из красных кирпичиков, на стенах панель высотой в полтора метра от полу, вся из синих изразцов, покрытых глазурью, только вверху кайма бирюзового цвета. А дальше стены, так же как и потолок, выбелены извёсткой. Окошечко, за которым покачивается тяжёлая, густолиственная ветка дерева, освещённая снизу пробившимся неизвестно откуда солнечным лучом, очень узкое, чуть пошире бойницы. Стена толщиной около метра, и под окошком сделан выступ, вроде полки, — Марта положила на него полотенца, большие белые полотенца с красными полосками, помеченные вышитой буквой «С».

На потолке хорошо знакомая Паскалю трещина. Она начинается в углу, идёт прямой линией и вдруг изгибается… совсем, как вена на дедушкином виске; с прошлого года трещина стала длиннее… В небольшом овальном зеркальце с позолоченной рамой, повешенном так высоко, что никто не может в него посмотреться, Паскаль видит косую полосу бирюзовой каймы, оттеняющей синие изразцы облицовки. Он немного полежал в ванне, и вдруг его охватило такое нетерпение, как будто в воде тут растворялось не марсельское мыло, а собственная его жизнь. Быть может, он потерял драгоценные минуты.

А тут ещё в окошко вместе с утренним свежим воздухом внезапно проникла музыка. Кто же это играет на пианино? Мелодия грустная, она томит сердце, пронизывает душу горечью, и немножко спотыкается, как девушка, которая идёт, наступая на свои длинные, длинные распущенные волосы… Отчего же это стало так грустно? (Паскаль узнал мелодию, — её постоянно играл господин Мейер, которого папа всегда приглашал в гости.) Это прелюд Шопена. Руки, которые играют на пианино в большой комнате второго этажа над парадным подъездом, ещё не очень искусны, и порою у Паскаля сжимается сердце, — страшно, что мелодия оборвётся на полпути. Но как несправедлива власть, которую музыка может дать какому-то человеку; ты его не видишь, он врывается и тревожит даже в ванной замечтавшегося мальчика. Кто знает, может быть, для тех рук, что играют внизу на пианино, всё это лишь вопрос нотных крючков и значков, а ведь здесь-то говорит сердце, жаждущее красоты мира, весны и лета, здесь тоска, неведомые женщины, сладкие грёзы, а в узком оконце пронизанная золотом зелёная ветка медленно колышется, подавая ветерку таинственные знаки.

Пианино смолкло; Паскаль встряхивается, вытирается досуха, собирает свои одёжки. Нет уж, в такую жару он ни за что не наденет фланелевой фуфайки, хоть ему взрослые и твердят, что фланель нисколько не горячит и очень полезна для здоровья, потому что впитывает испарину… Хватит с него безрукавки Разюреля, очень забавной, и, по его мнению, неприличной обдергайки, которая на самой середине живота расходится и расширяется на бёдрах. А сверху обычная рубашка. Носки он выбрал новенькие. Ай, зубы не почистил! Скорее!..

Когда Паскаль спустился во двор, он застал там переполох. Из дома вышла дачница с девчонкой. Местный извозчичий экипаж — чёрный открытый тарантас, над которым в защиту от солнца натянут тент из сурового полотна с бахромой из помпончиков, отъехав от крыльца, спускался к парку. На крыльце стояли какие-то мужчины, шумные и вульгарные шутники. Оказалось, что это приехал навестить жену господин Пейерон и привёз с собой двух приятелей, подобных ему; они встали в пять часов утра, чтоб пораньше добраться до Сентвиля, а со станции лошадь без конца тащила их по каким-то буеракам.

Паскаль живо ретировался. Он готов был нарушить свою клятву ради женщин, но ради мужчин — ни за что! К тому же они завтра уедут. Так стоит ли стараться?

XVII

Пейероны послали к деревенскому лавочнику за шампанским. Устроившись на террасе, гости пили аперитив, — муж госпожи Пейерон привёз с собой из Лиона абсент. Завтракали и обедали тоже на вольном воздухе. Слышались взрывы хохота, выкрики, звяканье вилок и ножей, песни.

Какие вульгарные люди. Особенно муж. Да и приятели не лучше. Муж этот — толстенький коротышка, закрученные усы его уже седеют, но волосы ещё совсем чёрные. Носит серый костюм, шляпу-панаму, вместо жилета — широкий пояс из ярко-синего шёлка, рубашку в полоску. И в доме и в парке — всюду на него наталкиваешься. Помешал Паскалю, — он только было развалился на лужайке, собираясь почитать книгу и пожариться на солнышке, как ящерица. И смотрите-ка, никто из дачников не бывает у обедни.

Паскаль уже не верит в бога, но всё же его несколько задевает такая бесцеремонность. Сам он побывал в Бюлозе, заглянул в церковь из вежливости — нельзя же обидеть приходского священника. В Бюлозе он встретил Рамбера, но Рамбер говорил с ним как-то уклончиво. Нет, таких походов, как в прошлом году, больше не бывает. «Некогда, работаем теперь…» Паскаль обиделся; а разве он-то не работает? В общем, все ребята помогают в поле, гнут горб, как взрослые, — все, кроме Мишеля. А он почему не работает? Мишеля кашель замучил. Совсем парень ослаб. А доктору его показывали? Понятно, показывали. Ну и как? Да вот теперь доктор Моро его лечит…

Вы не можете себе представить, что Паскаль увидел в окно после завтрака! Он увидел, как около самого замка господин Пейерон помочился на цветочную клумбу, да ещё у всех на глазах, — ведь гости ещё сидели за столом, пили кофе. И какие