Маленький человек, что же дальше? - Ганс Фаллада Страница 3

– И даже не поцелуешь?

– Ох, ты же знаешь, это не так просто! О нас могут шептаться прямо сейчас, а ведь потом пойдут слухи…

Она пристально смотрит на него.

– Хорошо, Ягненок, – говорит он. – Ты тоже не принимай это близко к сердцу. Что-нибудь придумаем!

– Конечно, – говорит она. – Я не теряю мужества. А пока – пока!

Она быстро взбегает по темной лестнице, ее чемоданчик бьется о перила: хлоп-хлоп-хлоп-хлоп.

Пиннеберг смотрит вслед ее длинным бледным ногам. Уже сотни тысяч раз Ягненочек ускользала от него по этой проклятой лестнице.

– Ягненок! – ревет он. – Ягненочек!

– Да? – Она глядит на него сверху вниз через перила.

– Погоди! – кричит он, несясь вверх по лестнице.

Он стоит перед ней, задыхаясь, хватает ее за плечи.

– Ягненочек! – Он давится словами от волнения и одышки. – Эмма Мюршель! Как насчет того, чтобы мы поженились?

Мама Мюршель – Папа Мюршель – Карл Мюршель: Пиннеберг оказывается между молотом и наковальней.

Ягненок Мюршель ничего не ответила. Она отошла от Пиннеберга и осторожно присела на ступеньку лестницы – ноги у нее внезапно подкосились. Теперь она сидела, но все равно смотрела на него свысока.

– О боже! – взмолилась она. – Мальчик мой, если бы мы поженились!

Ее глаза внезапно стали совсем светлыми. Они были темно-синими с зеленоватым оттенком, но сейчас они переливались ярким сиянием.

«Словно все рождественские елки в мире горят у нее внутри», – подумал Пиннеберг и тут же смутился от умиления.

– Все в порядке, Ягненочек, – сказал он. – Давай поженимся как можно скорее, а?

– Мальчик мой, ты уверен? Я, конечно, и сама смогу с этим справиться. Но ты прав, будет лучше, если у Малыша будет отец.

– Малыш, – повторил Пиннеберг. – Да, точно, Малыш.

Он на мгновение замолчал. Он боролся с собой – только бы не сказать Ягненку, что в момент предложения он даже не думал о Малыше, а только о том, что поступил подло и теперь этим жарким летним вечером ему придется ждать свою девушку на улице целых три часа. Но он этого не сказал. Вместо этого он попросил:

– Встань, пожалуйста, лестница очень грязная. Твоя прекрасная белая юбка…

– Ох, оставь ты мою юбку в покое! Какое мне сейчас дело до юбок… Я так счастлива! О Ганнес, мальчик мой! – Она снова поднимается и бросается ему на шею.

Даже дом пожалел их: из двадцати семей, которые ходили по этой лестнице, ни одна не прошла после пяти вечера, хотя в это время кормильцы обычно возвращаются домой, а хозяйки бегают в магазин, чтобы докупить к ужину то, что забыли днем. Они были совсем одни.

Наконец Пиннеберг высвободился из ее объятий:

– Теперь мы можем пойти к тебе домой… Мы ведь жених и невеста. Пошли?

Ягненок с сомнением спросила:

– Ты хочешь пойти ко мне прямо сейчас? Не лучше ли будет мне сначала поговорить с отцом и матерью и подготовить их? Они ведь ничего о тебе не знают.

– Это все равно нужно будет сделать, так сделаем это сразу, – объяснил Пиннеберг, все еще не желая этого делать. – Как думаешь, они обрадуются?

– Ну да, – задумчиво протянула Ягненок. – Мама очень обрадуется. А отец… знаешь, не обижайся на него. Отец любит подтрунивать, но это он не со зла.

– Я все прекрасно понимаю, – сказал Пиннеберг.

Когда Ягненок открыла дверь в небольшую прихожую, из кухни тут же раздался голос:

– Эмма, это ты? Иди сюда сейчас же!

– Минутку, мама, – откликнулась Эмма Мюршель, – только сниму туфли.

Она взяла Пиннеберга за руку и на цыпочках повела его в маленькую комнатку, где стояли две кровати.

– Положи туда свои вещи. Да, это моя кровать, я на ней сплю. На другой кровати спит мама. Отец и Карл спят в чулане. Теперь идем. Погоди, твои волосы! – Она быстро провела расческой по его спутанным волосам.

У обоих бешено стучало сердце. Она взяла его за руку, они прошли через прихожую и распахнули дверь на кухню. У очага, ссутулившись, стояла женщина и что-то жарила на сковородке. У нее было коричневое платье и широкий синий фартук. Женщина на них даже не посмотрела.

– Эмма, быстро беги в подвал и принеси прессованных углей. Я Карлу сотню раз говорила…

– Мама, – начала Эмма, – это мой друг Иоганнес Пиннеберг из Духерова. Мы хотим пожениться.

Женщина у очага подняла глаза. У нее было острое лицо, острый грозный рот, очень светлые пронзительные глаза и десять тысяч морщин. Старуха из рабочего класса.

Женщина посмотрела на Пиннеберга, резко и со злостью, а затем вновь отвернулась к своим картофельным оладьям.

– Вот бестолочь, – сказала она. – Теперь ты тащишь своих парней ко мне в дом?

– Мама, – продолжала Ягненок, пытаясь рассмеяться, – он действительно хочет на мне жениться.

– Принеси угли, кому говорят! – крикнула женщина, орудуя вилкой.

– Мама!

Женщина вновь повернулась к ним.

– Ты все еще здесь? Затрещины ждешь?!

Ягненок тяжело вздохнула и напоследок сильно сжала руку Пиннеберга. Потом она взяла корзинку и, уходя, крикнула как можно радостнее:

– Я скоро вернусь!

Дверь в коридор захлопнулась. Пиннеберг остался стоять на кухне. Он осторожно посматривал на госпожу Мюршель, как будто один его взгляд мог вызвать у нее всплеск раздражения, а затем отвернулся к окну. Было видно только голубое летнее небо и несколько дымовых труб.

Фрау Мюршель отодвинула сковороду в сторону и продолжала возиться с конфорками – они сильно дребезжали и звенели. Она ткнула раскаленной кочергой в угли, что-то бормоча себе под нос.

– Извините, что вы сказали? – вежливо спросил Пиннеберг.

Это были первые слова, которые он произнес в этом доме, хотя ему, наверное, не следовало вообще ничего говорить.

Женщина резко обернулась к нему, будто стервятник. В одной руке она держала кочергу, а в другой вилку – не так уж и страшно, даже несмотря на то, что она тут же принялась ими размахивать. Страшно было видеть ее лицо, на котором дергались и плясали морщины, и еще хуже были ее жестокие и злые глаза.

– Только попробуйте опозорить девчонку! – крикнула она, словно была вне себя.

Пиннеберг попятился шаг назад.

– Я действительно хочу жениться на Эмме, фрау Мюршель, – начал он с тревогой.

– Вы, наверное, думаете, что я не понимаю, в чем дело, – невозмутимо сказала она. – Вот уже две недели я стою здесь и жду. Я думаю, она мне что-то скажет, я думаю, что вот скоро она познакомит меня с этим парнем. Я сижу здесь и жду. – На секунду она замолчала, чтобы перевести дух, и продолжила: – Моя Эмма – девочка хорошая, не какая-нибудь грязь