О пионеры! - Уилла Сиберт Кэсер Страница 3

– Конечно, – продолжала она, совладав с дрожью в голосе, – мальчики сильные и упорно трудятся, только мы всегда так полагались на отца, что теперь я не представляю, как жить дальше. Будто бы и незачем.

– А отец понимает?

– Думаю, да. Целыми днями лежит и считает на пальцах – пытается понять, что нам оставит. Его утешает, что мои куры несутся даже в мороз и это дает нам небольшой доход. Отвлекать бы отца от таких мыслей, да только сейчас у меня почти не остается времени, чтобы побыть с ним.

– По-твоему, его развлечет, если я принесу свой волшебный фонарь?

Александра оживилась.

– Ах, Карл, неужели ты его купил?

– Да, лежит в соломе – не заметила ящик? Все утро проверял в аптеке, работает превосходно – показывает большие красивые картинки.

– Какие?

– Сцены охоты в Германии и смешные сюжеты с Робинзоном Крузо и каннибалами. А еще я хочу сам расписать несколько стеклянных пластинок по сказкам Андерсена.

Александра приободрилась. В тех, кому пришлось рано повзрослеть, остается немало детского.

– Обязательно приноси, Карл! Не терпится посмотреть, и отец наверняка обрадуется. Картинки ведь цветные? Тогда ему точно понравится – он любит календари, которые я привожу из города. Жаль, их немного… Тебе ведь пора здесь свернуть? Спасибо, что составил компанию.

Карл натянул поводья и с сомнением посмотрел в черное небо.

– Уже совсем стемнело. Лошади, конечно, найдут дорогу домой, но зажгу-ка я фонарь – вдруг тебе пригодится.

Он забрался в повозку и, с головой накрывшись пальто, принялся разжигать огонь. С десятой попытки фонарь загорелся, и Карл примостил его перед Александрой, прикрыв одеялом, чтобы свет не слепил.

– Погоди, найду свой ящик… А вот и он. Спокойной ночи, Александра! Постарайся не тревожиться. – С этими словами Карл спрыгнул на землю и побежал через поля к ферме Линструмов. – Эге-гей!.. – крикнул он на прощанье и скрылся за холмом в песчаной лощине, а ветер эхом завыл ему в ответ.

Александра продолжила путь в одиночку. Вой ветра заглушал стук колес, и лишь свет фонаря, прочно стоящего у нее между ног, отмечал движение повозки все дальше и дальше в темноту.

II

На одном из холмов посреди ветреной пустоши примостился невысокий бревенчатый дом, где умирал Джон Бергсон. Ферму Бергсонов найти было проще других – она возвышалась над мелководной мутной речушкой, Норвежской протокой, которая то текла, то стояла прудом на дне извилистого ущелья с крутыми порожистыми склонами, заросшими кустарником, тополями и карликовыми ясенями. Речушка выделяла окрестные фермы среди прочих, прячущихся в низинах посреди пустоши. Обычное жилье в этих краях – землянки, сливающиеся с дерном, из которого выросли. Ведущие к ним дороги едва различимы в густой траве, обработанные человеческой рукой поля теряются на ее фоне, и прорезанные плугом следы – не глубже тех жалких царапин, что оставили на стенах пещер доисторические люди, а может быть, ледники.

За одиннадцать долгих лет Бергсон почти не оставил отпечатка на дикой земле, которую приехал покорять. Она сохранила свой необузданный нрав, и никто не сумел разгадать загадку ее ярости. Дух места был враждебен к людям и приносил одни неудачи. Об этом размышлял больной, отдыхая после визита врача, которого накануне пригласила из города Александра. За окном расстилались неизменно серые унылые пространства. Бергсон знал каждый холм, каждую низину отсюда и до горизонта. К югу лежали его распаханные поля, к востоку – конюшни, загон для скота, пруд, а за ним – трава, трава, трава.

Одну за другой вспоминал он постигшие его неудачи. Однажды зимой, в буран, околел весь скот. Следующим летом пришлось пристрелить тягловую лошадь, которая сломала ногу, споткнувшись о нору луговой собачки. Другим летом от холеры передохли все собаки, а ценный жеребец умер от укуса змеи. Раз за разом случался неурожай. Бергсон потерял двоих сыновей, родившихся после Лу и до Эмиля, а это не только горе, но и расходы – сначала на лечение, потом на похороны. Теперь, едва выбравшись из долгов, он и сам оказался на пороге смерти – в сорок шесть, когда еще жить бы и жить.

Первые пять лет жизни в этом краю Джон Бергсон погружался в долги, следующие шесть – выбирался из них, и теперь, расплатившись по займам, остался с тем же, с чего и начинал, – с землей. В его владении находились ровно шестьсот сорок акров, из которых триста двадцать составляла его собственная ферма на участке, полученном по закону о лесе[2], а другую половину – ферма младшего брата, который сдался и уехал в Чикаго, где теперь работал в модной пекарне и был видным атлетом в шведском спортивном клубе. Этот участок служил пастбищем – в хорошую погоду сыновья выгоняли туда скот.

Бергсон питал старосветское убеждение в том, что земля ценна сама по себе, однако здесь она походила на необъезженную лошадь, которая мечется и крушит все вокруг, никому не даваясь в руки. И все же он верил, что тайну прерии можно разгадать – просто никто пока не научился обращаться с ней правильно. Бергсон часто обсуждал эту мысль с Александрой. Соседи понимали в фермерстве еще меньше него: многие из них в жизни не занимались земледелием, пока не получили здесь участок, а в родных краях были мастерами – портными, слесарями, столярами, сигарщиками и тому подобное. Сам Бергсон когда-то работал на верфи.

Теперь, прикованный к постели, он размышлял об этом постоянно. Он лежал в гостиной, рядом с кухней, и целыми днями, пока там кипела готовка, стирка и глажка, глядел на потолочные балки, когда-то выструганные собственными руками, да на скот в загоне. Вновь и вновь пересчитывал стадо по головам и прикидывал, сколько веса наберут волы к весне, – это отвлекало. Часто он звал Александру, чтобы обсудить с ней хозяйство. Та начала помогать отцу, когда ей не исполнилось и двенадцати, и чем старше становилась, тем больше Бергсон полагался на ее здравые суждения и изобретательность. А вот сыновья, хотя им было не занимать трудолюбия, удручали его своей несообразительностью. Только Александра читала газеты, следила за рынками и училась на ошибках соседей. Лишь она всегда могла сказать, сколько стоит откормить вола, а вес борова определяла на глаз точнее, чем сам Бергсон. Лу и Оскар были предприимчивы, однако так и не научились работать с умом. Александра же умом напоминала ему собственного отца.

Отец Джона Бергсона был кораблестроителем, человеком влиятельным и довольно