Пассажиры империала - Луи Арагон Страница 22

Покажите мне хоть одного, кто не покупает на свои сбережения акций, не спекулирует на бирже, не приобретает выигрышных билетов. Ну вот, взять хотя бы твоего папашу, — тоже хотел погреть ручки на Панаме. Все они одинаковы. Нажива — вот ваш закон. Самые честные, те хоть открыто какую-нибудь лавочку содержат… А другие?.. Ах, лицемеры! Хорош прогресс, коли расплодилась буржуазия. Да, в любой стране существует только два разряда людей: одни трудятся в поте лица своего, а другие хранят все материальные и духовные блага своей страны, это — аристократия, блюстительница чести и морального здоровья нации… А все остальные — игроки, картёжники, воры. Они крадут наш труд, крадут нашу честь, Я уважаю дворян и народ. А вот этих самых буржуа не уважаю. В первое время, когда они повели гнусную войну против всего наследия прошлого, в их дикости даже было некоторое величие… Если хочешь знать, по-моему, Марат лучше, чем Гизо… Я предпочитаю Марата… Все они тогда были связаны с народом и пользовались им… Их величие было народным величием… Тут можно было иной раз и ошибиться… А ведь в наших-то рядах был упадок, началось вырождение, — надо уж признаться, отбросив стыд… Можно было подумать, что всем этим купцам-суконщикам, этим военным поставщикам будет крышка. Да-с!.. Не тут-то было!.. Наполеон Первый проложил путь Наполеону Третьему. Ничтожеству! Конец пришёл их приключениям. Посмотри на своего папашу. Одно только и твердит: «Никакой политики». Знать ничего не желает, как те дурачки придворные, которые играли в Трианоне с Марией-Антуанеттой в молочную ферму. Никакой политики! Больше всего боятся политики, боятся ответственности… Предоставляют другим захватывать бразды правления… А знаете, и среди рабочих завелись политики, да ещё какие! Вот, например, этот Мильеран, — у него крепкая хватка!.. Может быть, и для дворянства настанет благоприятная минута, если только у нас найдётся… Ну, баста!.. Нечего обманывать себя: если что и осталось от дворянского общества, то лишь благодаря компромиссам. Как ты думаешь, на какие средства Шандаржаны ведут привольную жизнь? На состояние, доставшееся от предков? Погляди-ка хорошенько на Сюзанну. Наружность у неё довольно типическая. Ожидовели Шандаржаны, ожидовели!.. Гаэтан зашибает деньгу в правлениях акционерных обществ, — а туда Гаэтана приглашают за его имя и практический ум — мамаша-то у него из семьи франкфуртских банкиров… У старика Мангеймера были такие ужасные руки, что ему приходилось носить длиннущие рукава, до самых ногтей… А вспомните-ка Шарля де Шандаржана. Он был наместником провинции, не выносил чужестранцев и даже учинил заговор против Людовика XIV — из-за господства Мазарини. Ну кто был прав, наши предки, или мы? Трудно сказать… Мы? Я говорю: «мы», потому что существует ещё один отпрыск Сентвилей — твой дядя Блез. Ты его никогда не видел… Твоя бабушка его прокляла, когда тебя ещё и на свете не было… А всё-таки… Хоть у него и нелепейшие взгляды в духе Жан-Жака Руссо, а всё же из всей нашей семьи только в нём одном я чувствовал что-то родственное… Лучше уж такой вот анархист, как Блез, чем дворяне-торгаши… А куда нынче деваться нашим сыновьям, и племянникам, и внукам, скажите на милость? В гусары, что ли, идти? В сельские священники? Ну вот, в анархии с виду есть нечто возвышенное, это и увлекает… Порываются все и всяческие связи, остаётся только служение идеям. Словом, перед нами пережиток старого рыцарского духа… О, разумеется, не у Шандаржанов, породнившихся с Мангеймерами. Но ты же смотри, Паскаль, старайся понравиться этим людям. От них тебе будет больше пользы, чем от твоего деда, старого сумасброда. Ведь этот свой серый костюм я ношу уже двадцать лет. Поистрепался немножко. А всё-таки ещё крепкий. Очень добротная материя. И вообще я люблю своё старое барахло, купленное ещё в те времена, когда я мог позволять себе всякие прихоти… Будто нет и не было их Республики. Да, да… Хотя надо сказать, что Империя тоже была порядочная пакость, и я никогда её не признавал. С какой стати во главе правления ихнего акционерного общества посадили молодчика, наряженного в военный мундир, а по сути дела, вора-рецидивиста? Они, знаешь ли, с самого начала смекнули, что вся эта их революция — вздор… Что должна быть каста, стоящая над народом, — аристократия… Ведь как только свергли монархию, они тотчас же изобрели свою собственную опереточную знать, всяких там Мюратов и так далее. Они даже пытались соединить узами брака две Франции — старую и новую. Уж так старались… А вот не получается… не получается… Традициям их всего-навсего пятьдесят лет… умиление перед солдатиками и трёхцветным флагом… всё это плохо скрывает акции железных дорог, банки, фальшивые рудники…

Напрасно они вообразили, будто самое главное в аристократии — золотое шитьё, галуны, мишура… Ну, на это они не скупились. А ведь главное-то в аристократии, милый мой внучек, маленький мещанин, вовсе не частица «де» перед фамилией, а честь. Честь! А кто нынче знает, что такое честь? Может быть, в Англии это ещё известно, и то не везде, а в некоторых уголках. Потому что английское дворянство тоже сильно испорчено. Заражено торгашеством. Помнится, я видел в Дьепе, году в 1866-ом хорошенькую девицу, из желания пооригинальничать она ездила верхом по-мужски… Любопытно, что с ней сталось. Шотландка. Необыкновенный голос. Если она ещё жива, то теперь, конечно, уже старуха, верно, у неё взрослые сыновья… Да-с…

И тут вожжи немного обвисли в руках старого дворянина. Он задумчиво смотрел вдаль голубыми выцветшими глазами. Небо затягивали серые, словно свинцовые, тучи. Спохватившись, старик чуть подхлестнул «Жокея» вожжами. Лошадка побежала веселее. Господин де Сентвиль опять замечтался. Куда унеслись его мысли и по какому неожиданному повороту они вновь обратились к Паскалю? Старик повернулся и окинул его внимательным взглядом, будто оценивал по всем статям жеребёнка. Вероятно, он старался представить себе, каким будет этот мальчик, когда вырастет. Разумеется, это не настоящий Сентвиль, но всё-таки в жилах у него есть частица сентвильской крови, и, быть может, в нём живёт дух старого рода… Будет ли он бегать за женщинами или ударится в благочестие? Усталый взгляд старика потеплел: «Маленький ты мой разночинец!..» — прошептал он.

На дороге резво зацокали копыта. Навстречу ехала чёрная коляска с откинутым верхом. Правил рыжебородый, толстый не по годам человек лет тридцати пяти. Господин де Сентвиль нахмурился: ехал доктор Моро, недавно обосновавшийся в Бюлозе; владелец Сентвиля не выносил его. Проезжая мимо, доктор живо приподнялся на сиденье и крикнул: «Здравствуйте, граф!» Сентвили не были графами, но по местной традиции их всегда титуловали при встречах. «Здравствуйте, доктор!» — с некоторой досадой ответил старик и стегнул лошадку. Паскаль уже