Лиза Си - Девушки из Шанхая Страница 26

— Ты нарочно врала на слушании.

— Ребенок должен родиться на острове Ангела, — отвечает она.

Из нас двоих умной считаюсь я, но я не поспеваю за ходом ее мысли.

— Ты уже знала, что будешь врать, когда мы плыли в Сан-Франциско, — говорю я наконец. — Поэтому ты и не читала инструкцию. Ты не хотела отвечать правильно. Ты хотела остаться здесь.

— Не совсем так. Я надеялась, мне — нам — поможет Спенсер. Он обещал. Он сказал, что все устроит и нам не придется ехать в Лос-Анджелес. Он обманул меня. — Она пожимает плечами. — После того, что натворил папа, тебя это удивляет? Следующим моим вариантом было попасть сюда. Понимаешь? Если я рожу здесь, они никогда не узнают, что это мой ребенок.

— Они?

— Лу, — нетерпеливо говорит она. — Ребенка заберешь ты. Я отдам его тебе. Ты занималась с Сэмом постельными делами. Сроки почти совпадают.

Я вырываю свою ладонь из ее рук и отшатываюсь:

— Что ты имеешь в виду?

— Врачи сказали, что ты вряд ли сможешь иметь детей. Это могло бы спасти меня и помочь тебе.

Но я не хочу ребенка — ни сейчас, ни, возможно, в будущем. И я не хочу быть замужем — по крайней мере, не по сговору и не ради того, чтобы вернуть отцовские долги. Должен быть другой выход.

— Если ты не хочешь этого ребенка, отдай его миссионерам, — предлагаю я. — Они его возьмут. Все говорят об Обществе защиты китайских детей. Он будет жить отдельно от больных женщин.

— Перл! Это мой ребенок! Единственное, что нас связывает с родителями! Мы же дочери, на нас семейная линия обрывается. Мой сын мог бы стать началом новой ветви в Америке.

Естественно, мы предполагаем, что ребенок мужского пола. Как и все китайцы, мы не можем представить себе, что у нас родится кто-нибудь, кроме мальчика, который принесет в семью счастье и уверенность в том, что в загробном мире наши предки будут обеспечены всем необходимым. Тем не менее план Мэй просто не может сработать.

— Я не беременна и не смогу родить вместо тебя, — указываю я на очевидный факт.

Ответ Мэй снова показывает, что давно обдумывала этот план:

— Будешь носить крестьянскую одежду, я тебе купила. Под ней ничего не видно. Крестьянки никому не показывают свое тело — чтобы мужчины не смотрели и никто не узнал, что они ждут ребенка. Ты же не заметила, как у меня вырос живот? Потом, если понадобится, будешь подкладывать подушку. Да кто станет смотреть? Кому это интересно? Но нам понадобится пожить здесь еще.

— Сколько?

— Четыре месяца.

Я не знаю, что сказать и что нам делать. Она моя сестра, единственная, кто у меня остался, и я обещала маме, что позабочусь о ней. Поэтому я принимаю решение, которое повлияет на всю мою — и ее — дальнейшую жизнь:

— Хорошо. Так и сделаем.

Я так потрясена всем свалившимся на меня сегодня, что даже не догадываюсь поинтересоваться, как она собирается родить ребенка так, чтобы никто не заметил.

На протяжении следующих недель мы осознаем всю тяжесть последствий нашего решения покинуть Китай и отправиться сюда. Полные глупых надежд люди называют остров Ангела западным островом Эллис.[18] Те, кто хотят, чтобы китайцы держались от Америки подальше, называют этот остров «Хранителем Западных Ворот». Мы же, китайцы, называем его островом Бессмертных. Здесь и в самом деле время течет так медленно, что кажется, мы пребываем в загробном мире. Даже с приходом весны дни тянутся бесконечно, заполненные делами предсказуемыми и незначительными, вроде опорожнения кишечника. Все подчинено строгим правилам. Мы не выбираем, что нам есть, когда гасить или зажигать свет, когда ложиться спать или просыпаться. В тюрьме теряешь все привилегии.

Когда живот Мэй становится еще больше, мы переселяемся на смежные нижние койки, чтобы ей не приходилось забираться наверх. Каждое утро мы просыпаемся и одеваемся. Конвоиры отводят нас в столовую — удивительно тесную, если учесть, что иногда в ней обедают до трехсот человек. Как и всюду на остове Ангела, в столовой существует сегрегация. Европейцы, азиаты и китайцы в разное время едят разные блюда, приготовленные разными поварами. На то, чтобы позавтракать и покинуть столовую, у нас есть ровно полчаса — потом прибывает следующая партия арестантов. Мы съедаем свой джук за длинными деревянными столами, после чего конвоиры отводят нас в спальню и запирают на ключ. Некоторые женщины готовят чай в горшках, поставленных на радиатор. Другие чавкают едой, присланной родственниками из Сан-Франциско: лапшой, соленьями и пельменями. Большинство засыпает, просыпаясь только когда к нам приходят миссионерки — они разговаривают с нами о Боге и учат шить и вязать. Одна из надзирательниц жалеет меня: ведь я жду ребенка и застряла на острове Ангела.

— Давай я пошлю телеграмму твоему мужу, — предлагает она. — Как только он узнает, что ты здесь и в положении, он приедет и все устроит. Ты же не хочешь, чтобы твой ребенок родился здесь? Тебе нужно в больницу.

Но такая помощь мне не нужна. Пока что не нужна.

На обед нам дают холодный рис с разваренной в кашу стручковой фасолью, джук с мелкими кусочками свинины или суп из тапиоки с крекерами. Иногда нам дают практически несъедобный краснозерный рис. Все выглядит и пахнет так, как будто это уже кто-то ел. Некоторые женщины перекладывают мне кусочки мяса из своих мисок. «Для твоего сына», — говорят они. Я нахожу способ переправить эти деликатесы Мэй.

— Почему ваши мужья вас не навещают? — спрашивает нас как-то за ужином одна из женщин. Ее имя означает по-китайски Тряпка, но все ее называют именем, данным ей при замужестве, — Ли-ши. Она здесь даже дольше, чем мы с Мэй. — Они могли бы найти вам адвоката, а тот бы объяснил все инспекторам. Вы могли бы уже завтра уехать отсюда.

Мы с Мэй никому не говорим, что наши мужья не знают, что мы здесь, и не узнают, пока не родится ребенок. Иногда, правда, я вынуждена сознаться себе, что была бы рада их увидеть — не важно, что мы почти не знакомы.

— Наши мужья далеко, — объясняет Мэй Ли-ши и прочим сочувствующим. — И моей сестре, конечно, очень тяжело, особенно теперь.

Вечера тянутся очень долго. Пока наши соседки пишут своим родственникам — люди здесь могут отсылать и получать любое количество писем при условии, что их будет прочитывать цензор, — мы с Мэй разговариваем. Или смотрим в окно, затянутое проволочной сеткой, чтобы мы не сбежали, и мечтаем о нашем потерянном доме. Или занимаемся шитьем или вязанием — наша мать никогда нас этому не учила. Мы шьем подгузники и маленькие рубашечки, пытаемся вязать детские свитера, шапочки и пинетки.

— Твой сын родится Тигром и будет под сильным влиянием земной стихии — она в этом году особенно сильна, — рассказывает мне женщина, на три дня попавшая на остров Ангела после путешествия в родную деревню. — Твой Тигр принесет тебе и счастье и тревоги. Он будет красивым и обаятельным, любопытным и пытливым, сильным и любящим. Тебе придется как следует постараться, чтобы справиться с ним!

Обычно, слушая подобные советы, Мэй молчит, но на этот раз не может сдержаться:

— Он правда будет счастлив?

— Счастье? Здесь, на Земле Пестрого флага?[19] Не знаю, возможно ли быть счастливым в этой стране, но у Тигров есть свои особенности, которые помогут сыну твоей сестры. Если с ним обращаться в равной мере нежно и строго, Тигр будет отвечать теплом и пониманием. Но Тигру нельзя лгать, иначе он примется крушить все вокруг.

— Разве это плохо? — спрашивает Мэй.

— Твоя сестра — Дракон. Дракон и Тигр всегда сражаются за первенство. Она, как и все матери, должна надеяться, что у нее будет сын — тогда их отношения будут более стабильными. Матери, даже Драконы, должны повиноваться своим сыновьям. Вот если бы твоя сестра была Овцой, тогда бы я забеспокоилась. Обычно Тигр защищает свою мать-Овцу, но они совместимы только при хорошей погоде и в хорошие времена. В противном случае Тигр либо покинет Овцу, либо разорвет ее на куски.

Мы с Мэй переглядываемся. Мы не верили в подобные вещи, когда мама была жива. К чему нам верить в это теперь?

Я стараюсь быть дружелюбной с заключенными, говорящими на сэйяпе, и мой словарь пополняется словами, которые я вспоминаю из детства. Но, сказать по правде, в разговорах с этими незнакомками смысла мало. Они не задерживаются здесь настолько, чтобы мы успели подружиться. Мэй не участвует в наших разговорах, потому что не понимает нас, и мы обе считаем, что лучше держаться особняком. Мы по-прежнему ходим в общие туалеты или душевые только вдвоем, объясняя, что мы не хотим, чтобы моего сына увидели живущие там призраки. Это, конечно, полная чушь. Наедине с сестрой я защищена от призраков ничуть не больше, чем в присутствии всех остальных женщин, но наши соседки принимают это за чистую монету, утверждая, что мои тревоги типичны для беременной.