Шоу - Росса Барбара Страница 10

Любовь? Внимание? Самореализация? Всe это, конечно, но главное – драйв. Только впрягшись в непосильное и надорвавшись до боли и истерики, Кин получал удовольствие – тем сильнее, чем упорней было сопротивление среды. Думается, не нашлось бы приборов, чтобы измерить биение его ритмов во время головокружительных, без преувеличения, трюков.

Кин был тонкий психолог, поэтому в него были влюблены все девочки Шоу. И он мог выбирать любую, что и делал время от времени. Понятно, что для Главного (а именно Кин, а не исполнитель первой роли, то есть Найк, был главным) важно было добиться любви Жюли – рыжеволосой солистки, такой же талантливой и бесстрашной, как он. И Кин потратил немало времени и сил, добиваясь ее полного подчинения своей воле.

Глядя на Жюли, было ясно: при другом раскладе она стала бы типичной провинциальной красоткой и спилась бы где-нибудь в родном захолустье. Но в 15 лет случай закинул ее в самые небеса. И оттуда она спустилась уже королевой.

Виэра поймала себя на том, что начала чувствовать легкие уколы зависти к этой девушке. Пусть довольно вульгарной за пределами манежа – зато неповторимо нежной и трогательной в окружении персонажей спектакля. Здесь – как и в труппе – она была главной. Маткой. Вокруг нее вился рой трутней и шлейф фрейлин. Все внутри Шоу было соперничеством. Они дрались, сражались, ссорились – ради нее. И это было не банальное соревнование мускулов или дорогих подарков, ухаживаний и заискиваний. Это была битва экстрасенсов (вовсе не пустая ассоциация с одноименной телепередачей). Шоу, построенное на энергетике и ее воздействии, не могло не научить артистов нечеловеческим способностям. Поэтому борьба шла не на мечах и шпагах, не на нунчаках и цепях. И не лазерными дубинками размахивали ее участники – сражались силой Духа, состязались мощью своих энергетических Каналов. Это было их нескончаемое айкидо.

А уж здесь Кину не было равных! И Виэра тоже начала это чувствовать. Уже через два дня после его вечернего появления в офисе.

Осторожно подойдя к ней как бы на цыпочках, потом резко наклонившись над ее компьютером, он сказал:

– Я тут песню ищу. Ричарда Маркса. Она называется «I will be right here waiting for you». Мелодию я знаю, а вот текста нет нигде в Интернете.

Виэру аж встряхнуло от прикоснувшейся к ее плечу молодой кожи и от того, что его ноздри встрепенулись от ее запаха. И только этот неожиданный и сладкий шок затуманил предыдущие события и не дал ей сразу связать воедино сегодняшнее со вчерашним.

Вчера она, как обычно, стояла на лестнице и любовалась Шоу в ожидании самого радостного эпизода с полетами под куполом и прыжками с лопинга. И вдруг почувствовала, как чья-то рука сильно, но нежно стиснула ее щиколотку… Она не отдернула ногу от неожиданности и сначала подумала, что это какая-то случайность. Но стало ужасно интересно, кто же это сделал.

Конечно, кто-то из артистов – только они обладали привилегией носиться в полной темноте во время спектакля, и если не ко времени спустишься в узкий коридор между фойе и входом на лестницы, ведущие в зрительный зал, то будешь неминуемо сбит костюмированным ураганом. Артисты работали в масках – и в азарте Игры могли двинуть непрошенного свидетеля или обругать нечеловечески (анонимно же!).

Они носились на цыпочках – как привидения. Легко, тихо и очень быстро, наматывая таинство Шоу на проволоку времени. В сложной партитуре спектакля каждый эпизод был просчитан и выверен до секунды. На переодевание в эффектные и сложные костюмы каждому была определена точная порция времени. Замешкавшийся сбивал ритм целого действия, в котором всё было связано и скручено в жесткий жгут.

Похоже, что артистам строгий регламент даже нравился: он нагонял динамику, придавал тот драйв, который взрывался в безумных эмоциях, зашкаливал в каждом эпизоде спектакля.

И вот некто, несясь темным тоннелем, чтоб успеть к своему выходу, выкроил время подняться до самой верхней ступеньки лестницы и сильно и одновременно нежно коснуться ее ноги… Оторвавшись от зрелища и спустившись вслед за убегавшим, Виэра увидела только мелькнувший белый шарф. Хорошо, что он был ослепительно белым – иначе как бы она разглядела его в кромешной тьме!

И буквально через секунду на манеже закружились в искусственном снегопаде восемь танцующих пар. Она стала высматривать среди них обладателя белого шарфа. Это был Кин.

Он танцевал, то привлекая к себе, то отталкивая свою партнершу. Наверное, в приглушенной световой палитре эпизода он не мог видеть Виэру, даже если бы и постарался сделать это во время энергичных танцевальных па.

Теперь она уверена: он уже тогда взял в руки эту тонкую шелковую нить. И с тех самых пор держал ее на поводке своего могущества. Отныне это была биссектриса, рассекающая круг манежа и объединяющая их. Как правое и левое. Как высокое и низкое. Как черное и белое. Двух равных. Двоих.

А сегодня, чтобы исключить разночтения и отсечь других претендентов, ну на всякий случай, если она вдруг не поняла, он прямо поведал ей о своих намерениях словами песни Ричарда Маркса. Он сказал ей, склонившись над ее компьютером, «I will be right here waiting for you» – «Прямо здесь буду ждать тебя».

Это был приказ. Не каждый приказ отдается командирским голосом под свист пуль. Некоторые произносятся срывающимся мальчишеским фальцетом. Но значение от этого не меняется.

Так Шоу превратилось в место встречи.

Шоу напряглось, затаив свой замысел, притихло и заурчало,как большая ванильнокрылая птица. Бессонными ночами под мутным притяжением луны,под навязчиво-однообразный аккомпанемент накрапывающего дождика здесь, в его недрах,часто созревают теплые сладкие мысли о том, как хорошо бы втянуть под свое крыло чужую свободную душу, взять в плен нежное и чувствительное устройство под названием человек. Еще один человек. Хочется переработать его до гомогенного состояния и смешать со всем, что составляет основу Его Механизма, Его Организма. Включить новую душу в общий список, в перечень ежедневных дел, в расходный материал. Присоединить к сонму нескольких тысяч душ своих восторженных почитателей и пяти десятков своих Создателей. Вдвинуть в радиус магического действа. Впитать его внутрь вознесшегося эгрегора. Вплести в паутину обольщений. Шоу нашло подходящую кандидатуру и приготовилось к атаке. Мягкой, нежной – и неминуемой.

Иногда для того, чтобы почувствовать себя любимой, надо неожиданно оказаться в зрительном зале на две тысячи мест. И увидеть отчаянно-опасный трюк, который посвящен тебе. На невербальном уровне общения, которым изъяснялось Шоу, каждый жест и каждый поступок приобретали непостижимый временами смысл.

Если Кин не видел Виэру в зале – он впадал в отчаяние, сердце его стучало, как нож по жестянке – глухим и резким звуком, пульс пробивался в виски и колошматил адреналином по нервам. Он всегда был одет в маску – а это тоже имело значение – значит, лицом не выразить обуревающие тебя чувства. Как у слепого обостряется обоняние и слух – так и у актера взрыв эмоций взвивается вверх энергетической пружиной, отскакивая то от потолка, то от пола. Тогда под раздачу попадали зрители или коллеги. И грома музыки не хватало, чтобы заглушить его крик «Сука!» под куполом, обращенный к бывшей возлюбленной, до которой, по сюжету, он должен допрыгнуть в очередной сцене.

Но роль обрекала на вечную недостижимость желания, и тогда надо было вмиг успокоиться, смириться со своим поражением, то есть уравновесить баланс, и упасть без сил на растянутую сетку… А Ее всё нет, никто не стоит наверху, на левой лестнице в проходе… И тогда уже в следующей сцене надо поведать о своем страстном желании – приходи!

«Ты всё равно придешь! Ведь если я сделаю что-то немыслимое, тебе тут же расскажут об этом в антракте. Не то чтобы специально расскажут: ведь мы одно целое, а значит, мы в одном информационном пространстве, и значит, ты узнаешь, что я хотел сказать… Даже если ты не пройдешь мимо кулис и не появишься в фойе, тебе станет известно о моих страданиях. Потому что всё, что я сделаю, будут тут же обсуждать, и мой посланник – поняв без особых просьб – найдет способ сообщить тебе новость. Однажды это будет возмущение старушки-контролерши, взмахами рук отгоняющей страх за меня от себя – к тебе. Или смех актрисы, вспоминающей, что минуту назад я сжал ее в танце сильнее обычного. Или жалобы звукооператора на то, что по ходу затяжного кульбита я зацепил провод и отрубил колонку. Или просто многозначительные переглядывания униформистов, которыми они встретили тебя, опоздавшей на мой номер…