Катастрофа - Мари Саат Страница 17

— Это идея! — обрадовалась Эстер. Она тут же нашла лист плотной бумаги, прорезала в нем небольшую круглую дырку, дала бумагу Инге, а сама отступила на несколько шагов в сторону. Инга судорожно сжимала рот, но в этом не было никакой надобности — все броски Эстер попадали в цель, шарик снова и снова пролетал сквозь отверстие в бумаге…

— Спать! — велела бабушка.

— Мне еще надо позаниматься! — возразила Инга, и уж если она так сказала, то это значило, что никакая сила не оторвет ее от стола.

Она сидела за столом над раскрытым учебником истории и пыталась собраться с мыслями. Какой ужас! Эстер собирается бросить учительнице в рот шарик, может быть, она и сейчас, поздно вечером, тренируется в своей комнате. От учительницы останется только лужа! Это уже не просто шалость. Это что-то чудовищное — если не самое жуткое, что может быть. И наказание за это, наверно, самое страшное — колония? Но сам проступок казался ужаснее наказания. И Инга — соучастница, ведь она должна влиять на Эстер, значит, она окажется виноватой больше Эстер, потому что Эстер глупая… А если пойти и рассказать сейчас же все учительнице? Но что рассказать? Что ей хотят бросить в рот шарик? Какой шарик? — закричит учительница, заорет так же, как дядя Рашпиль. Она решит, что Инга дурачит ее, или, что еще хуже, подумает, что Инга сошла с ума. Если уж быть откровенной до конца, то и сама Инга во всем этом сомневается. И вообще все так запутано… Прежде всего надо бы самой разобраться, понять, что к чему… Надо как следует все продумать! Отец всегда говорит, что все станет ясным, если подойти к делу трезво: совершенно спокойно, с самого начала! С комнаты Эстер! Нет, даже раньше, с классной руководительницы — ведь это она пересадила Ингу к Эстер… Или все началось с Мари-Анн? Если бы у Мари-Анн не образовалась в легком дырка, то она не ушла бы от них, и все было бы по-прежнему… Отчего вообще появляются дырки в легких — оттого, что там микробы, или для этого надо сперва простудиться, и только тогда микробы смогут взяться за работу? Мари-Анн вечно куталась и никогда не потела, и все-таки постоянно простужалась. Или она простужалась оттого, что в ней уже сидели микробы и потому она была слабой? Нет, так вконец можно запутаться и не найти никакого начала. Надо взяться с другого конца! Следует разобраться в том, что странно или кажется странным… Она нарисует на бумаге все, что кажется ей непонятным!

Инга вырвала из альбома для рисования лист бумаги, достала из ящика стола коробку с цветными карандашами и приступила к делу: сперва то, что кажется странным, но не пугает — белоснежные лебеди на коврике. Они были странными потому, что изгибали шеи и шевелили крыльями — вышитые и нарисованные лебеди не должны двигаться. По той же причине странными казались и гномики на сероватой занавеске. Инга нарисовала в ряд трех гномиков, они горбились, а их рты-черточки усмехались. И Инга отметила, что рядом с ними лебеди вовсе не кажутся странными, в гномиках было что-то такое, отчего становилось не по себе… Маленький сгорбленный учитель… Маленький сгорбленный учитель кивал головой: ты-смотри-ты-смотри… В голову Инги закралось страшное подозрение: этот учитель  с в я з а н  с ними! Его надо бы нарисовать рядом с гномиками! Но она отогнала эту мысль — учитель не может быть странным! К тому же гораздо проще нарисовать металлический шарик. Хотя тогда она должна бы нарисовать и дядю Рашпиля… или вовсе опухоль у него на голове? На самом деле ей следовало бы нарисовать всю котельную. Но комната Эстер еще более странная. Там коричневая дверь! И в конце коридора, что вел в котельную, тоже была коричневая дверь… Дверь сама по себе — вещь не странная, но то, что за дверью… И почему она решила, будто там что-то есть? Там может ничего не быть — она-то ничего не видела! Инга рассеянно набросала несколько коричневых дверей, и вдруг ее рука с карандашом замерла. На разрисованном цветными карандашами листе соседствовали черная и рыжая кошки, весьма неуклюжие лебеди, похожие больше на уток, сгорбленные человечки, двери… и каждый был сам по себе, как ягоды в желе, она не могла уловить между ними никакой связи, наоборот, то, что они находились рядом, еще более все запутывало. Чем дольше она смотрела на лист, тем бо́льшая путаница возникала в ее голове и все представлялось каким-то дурным сном. А если и в самом деле все это снится ей?! И надо лишь дождаться пробуждения! Но когда это будет? Этот сон кажется таким долгим, он длится по меньшей мере с тех пор, как учительница сообщила, что Мари-Анн будет учиться в санаторной школе… Впрочем, на самом деле Мари-Анн может и не быть в санаторной школе! Но ей-то нельзя ждать до бесконечности: вдруг она так и не проснется, и кто знает, сон ли это вовсе… Герои древних сказаний щипали себя, чтобы убедиться, что они не спят… Как-то странно щипать кого-то, хотя бы и саму себя. Но ведь можно уколоть себя иголкой! Если почувствуешь боль, то либо проснешься, либо уже не спишь!

Она отыскала в бабушкиной жестяной коробке для рукоделия иголку, кольнула себя и тут же отдернула руку — больно. Значит, это все-таки не сон. А разве нельзя чувствовать боль во сне и не просыпаться? Откуда ей знать, так это или не так, если до сих пор не случалось сталкиваться ни с чем похожим? Да нет, это же голос Эстер нашептывает ей такую чушь, чтобы вывести ее из себя! Нельзя же во всем сомневаться! И даже если это сон, то нет никакого смысла ждать просто так, потому что если выяснится, что это все-таки не сон, то это ожидание окажется потерянным временем… Она воткнула иголку в подушечку и начала рассеянно рыться в коробке. Чего тут только не было! Пестрота, как на ее рисунке — красные, синие, белые, зеленые, ярко-желтые, лиловые пуговицы, катушки с нитками, кнопки, мулине, обрывки шерстяных ниток, какие-то старинные монеты, защипы для занавесок, блестящие металлические шарики… Если их разложить по цветам: черные, лиловые… вплоть до желтых и белых — то они не будут совпадать по форме — нитки окажутся в одной куче с пуговицами… Что же в них общего? То, что они нужны бабушке, когда она шьет? А металлические шарики… Шарики!