Сестры Шанель - Джудит Литтл Страница 9

– С Джулией-Бертой все будет в порядке? – спросила я.

– Что с ней будет? – в свою очередь спросила Габриэль.

Монахиня строго посмотрела на нас.

– Вечный покой ее души в опасности. Ваша сестра совершила тяжкий грех против скромности.

Она перекрестилась и бросилась прочь.

Я взглянула на озадаченное лицо Габриэль. Она только качала головой и что-то бормотала себе под нос.

– Если ты собираешься грешить против скромности, – услышала я, – стоит, по крайней мере, делать это с кем-нибудь богатым.

Мы с раннего детства знали об отношениях между мужчинами и женщинами. Мы жили в маленьких комнатах с тонкими стенами или вообще без стен. Мы видели кошек в переулках, коз в загонах, скот в полях. Мы знали, что дети появляются не из капусты.

Помнила ли Джулия-Берта, что делали отец с матерью, когда он возвращался из своих странствий? Помнила ли она возню по ночам, тени на стенах? Наша мать называла это faire l’amour. Заниматься любовью. Джулия-Берта, понимавшая только простой смысл слов, должно быть, думала, что «заниматься любовью» – это словно вязать свитер, что это нечто осязаемое, что можно будет сохранить.

Сиротки в монастыре говорили о свиданиях Джулии-Берты с сыном старого кузнеца как о большом скандале. Монахини часто повторяли предостережение святого Иеронима: «Ты носишь с собой большую сумму золота, позаботься о том, чтобы не встретить разбойников». Когда они говорили это в прошлом, мне хотелось смеяться. Все прекрасно знали, что у нас нет никакого золота. Но теперь фраза приобрела смысл. Джулия-Берта встретила разбойника с большой дороги, и он почти заполучил ее драгоценность.

Бедная Джулия-Берта! Она была подавлена. Не потому, что согрешила, не потому, что во время мессы ей было запрещено причащаться и она оставалась сидеть, пока другие выстраивались в очередь. Не потому, что во время трапезы и в течение дня ее заставляли поститься и проводить дополнительное время в молитве или богослужении Крестного пути[14].

А потому, что при любой возможности она смотрела в окно, на сломанные ворота, в надежде найти во дворе сына старого кузнеца, но его там не было. Его изгнали, и вход в монастырь отныне был ему заказан.

Джулия-Берта была старше меня, но при этом более мягкой и доверчивой, поэтому однажды утром, уходя с мессы, я прошептала Габриэль:

– Мы должны защитить ее. Ей уже исполнилось восемнадцать. Монахини не позволят ей долго оставаться здесь. Они отправят ее куда-нибудь горничной или прачкой, и некому будет за ней присматривать.

– Посмотри, что случилось, когда мы вроде как присматривали, – сказала Габриэль. – И как мы не догадались, что она ускользает?

Мы, знавшие Джулию-Берту лучше всех, понятия ни о чем не имели. Я предполагала, что она уходит, чтобы покормить птиц хлебными крошками или диких кошек объедками. Я должна была быть внимательнее!

– Не волнуйся, – успокоила меня Габриэль. – Монахини пока не собираются ее отсылать, только не сейчас, когда они могут использовать ее в качестве примера того, что нам не следует делать.

И она оказалась права. Теперь монахини проводили бесконечные часы, катехизируя против грехов плоти. Сестра Женевьева требовала стоя читать в унисон отрывки из Послания к Га-латам: «Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство… поступающие так Царствия Божия не наследуют».

Монахини также использовали примеры о мучениках из Жития Святых, навсегда вколачивая мрачные деяния этих святых духов в темных уголки нашего разума.

«Столкнувшись с сильнейшими плотскими искушениями, Святой Бенедикт сбросил свою рясу и бросился в куст терновника и крапиву».

«Святой Бернар из Клерво погрузился в ледяную реку в разгар зимы».

«Святой Франциск Ассизский катался голым по снегу и едва не умер от обморожения».

– Как вы думаете, это сработало? – спросила Джулия-Берта меня и Габриэль однажды днем, во время отдыха через несколько недель после инцидента. Она протянула молитвенную карточку, которую всегда носила в кармане: на ней к святому Франциску слетались птицы. – Думаете, холодный снег очистил его от греховных мыслей?

– Не будь дурочкой, – сказала Габриэль. – Святые не настоящие. Все эти истории церковь придумала, чтобы запугать нас.

– Конечно же, святые существуют! – не согласилась Джулия-Берта. – Они есть в книгах.

Я не знала точно, настоящие они или нет, но беспокоилась о Джулии-Берте. Прошел целый месяц, а она продолжала при первой возможности выглядывать в окно. Ее взор всегда был устремлен в сторону ворот. Но вскоре пришел однорукий старик с длинной седой бородой и починил их. Они больше не лязгали.

ДЕСЯТЬ

Я должна была догадаться обо всем в тот момент, когда небо посерело, воздух словно застыл, тяжелые облака низко опустились над горными вершинами и на землю упали первые хлопья снега. Они становились все гуще и гуще, пока весь внешний мир не облачился в белое, как во время причастия.

В классе было тепло и сухо, и я, не обращая внимания на очередную метель, задумалась над математической задачей, написанной на доске. Пьеретту вызвали ее решать; идя между парт, она посмотрела в окно и вскрикнула. Мы все бросились к окнам, даже сестра Ксавье, которая ахнула и велела нам вернуться на свои места.

– Опустите головы и молитесь! – почти прокричала она, вылетая за дверь; ее головной убор трепетал, словно пара крыльев.

Но мы стояли как завороженные и смотрели на голую Джулию-Берту, катающуюся по сугробам, ее бледная кожа почти сливалась с белым снегом. Монахини выбежали из здания; когда они пытались поднять ее, от заполошного дыхания у их лиц клубился пар, ветер нещадно трепал их юбки.

Мое сердце колотилось в груди, будто в подушечку для булавок втыкали тысячу острых иголок.

– Что она делает? – перешептывались девушки.

Они не видели того, что было известно мне: святой Франциск катается голый по снегу. Она пыталась очиститься от греховного искушения, от своего плотского желания к сыну старого кузнеца.

Наконец сестра Ксавье, накинув на бедняжку черные шерстяные монашеские шали, подхватила ее на руки и понесла к двери. Как долго Джулия-Берта там пробыла?

Я ринулась вниз, в лазарет, но его двери были закрыты. Габриэль уже стояла там, и мы молча обнялись.

– С ней все будет в порядке, – сказала сестра Бернадетта, когда нас наконец впустили. Джулия-Берта спала; я опустилась на колени у кровати и взяла ее за руку, чтобы пощупать пульс; одеяло медленно вздымалось на ее груди.

О, Джулия-Берта! Если бы только раны и печали можно было излечить в свежевыпавшем снегу. Если бы только тоска по любви заглушалась холодом и льдом, я бы каталась там вместе с тобой.