Ступени к чуду - Борис Семенович Сандлер Страница 82

признание? Они достаются нелегко, требуют большого труда. Но и об этом нечего толковать. Ее заметили еще в консерватории (в Ленинграде, в 50-х годах) и предложили место солистки в хоре. Она отказалась: если уж начинаешь петь в хоре, даже сольные партии, потом трудно оттуда и вырваться. Она мечтала петь в оперном театре. Но жизнь повернулась так, что мечта не сбылась. Умер отец Риммы Львовны, и пришлось прервать учебу и вернуться домой. Как-никак, она была старшей в семье: сестра с братом еще учились в школе. Устроившись в филармонию, Римма Львовна начала разъезжать по городам и селам с концертной группой. Работала много. Помимо установленной концертной нормы, часто выступала сверх программы. Иногда записывала новые песни на радио, не всегда те, что нравились, порой больше ради копейки, чем из любви к искусству. Стыдиться нечего: она была единственной кормилицей, тянула семью. Но халтурить при всем при том никогда себе не позволяла. Слушателя не интересует настроение артиста, он не хочет знать о том, что ты, может быть, с ног валишься после четырех концертов подряд, что всю ночь глаз не сомкнула, потому что филармонический ПАЗик сломался посреди дороги. Он, слушатель, заплатил за билет, а ты, раз уж вышла на сцену, должна петь для него и петь на совесть. Но не стоит говорить и об этом. Семьей Римма не обзавелась. Кто виноват? Ищи виноватых! Правда, ребенка ей очень хотелось иметь. Но и эта мечта осталась только мечтой. У нее милые, добрые племянницы — радость и утешение. Дочка сестры — прелестная девушка на выданье, заканчивает педагогический институт. Дочь брата идет по стопам тетки: занимается в музыкальном училище, в том самом, где Римма Львовна теперь работает. Это только так говорится: вышла на пенсию. Разве усидишь в четырех стенах после долгой жизни на колесах? Впрочем, ей пришлось провести дома почти целый год: мать заболела и как слегла, так и не поднималась до самой смерти. В училище Римма Львовна работает иллюстратором. Это значит, что она поет разные вокальные произведения, а студенты учатся аккомпанировать на фортепьяно. Теперь, правда, она поет только в классе, для себя и для студентов. Но и это доставляет ей немало радости. Римма Львовна часто рассказывает молодежи, что петь она начала раньше, чем говорить. Пение — ее жизнь. Есть ли звание? Нет. Для таких дел тоже нужно немного счастья. Трижды в неделю — по вторникам, средам и пятницам — Римма Львовна ходит на работу. Она пополнела (где они, молодые годы?), одевается по предпоследней моде, но всегда чистенько и со вкусом, волосы, поредевшие и поседевшие, покрашены в каштановый цвет, гладко оттянуты на затылок и закручены бубликом. В черном рабочем портфеле, помимо нескольких нотных сборников, она носит маленький термос и полиэтиленовый мешочек с бутербродами (старая гастрольная привычка). Прежде чем начать работу, а иногда и на переменах, ей необходимо заморить червячка. Она называет это технической профилактикой. Так скрипачу, прежде чем играть, надо смазать смычок канифолью. Конечно, голос у Риммы Львовны не тот, что прежде, и долго петь она не может: не хватает дыхания, связки не всегда выдерживают нагрузку, к тому же в последние годы у нее скачет давление. Годы дают о себе знать, но стоит ли об этом распространяться. Сейчас она запоет. Одной рукой оперлась на рояль, другой подпирает диафрагму. Она встала на кончики пальцев, все еще грациозная, все еще женственная, с игривой улыбкой на лице. Она теперь не Римма Львовна, а Мюзетта из оперы Джакомо Пуччини «Богема». Вот что она поет:

Я весела, меня такой все знают

И меня улыбками встречают.

Я молода, красива, друзья бегут за мной.

Бегут за мной веселою толпой…

Дедушкины игры

Повесть-фарс

Пролог

— Мазлтов, мазлтов!.. Счастья вам!

Играйте, музыканты, играйте фрейлэхс! Пришел час радости: две звездочки, два чистых брильянта нашли друг друга в небе и на земле… Что? Что такое? Это старая история, говорите вы? Да, она таки стара как мир, потому что сам мир был сотворен одним поцелуем — благословенным поцелуем, который небо даровало земле. Это говорю вам я, Пиня-маршалик, тамада и весельчак, бессменный распорядитель еврейских свадеб…

Ой, до чего же я люблю смотреть на них, на эти мириады звездочек, когда госпожа Луна выводит их на шпацир! Кажется, нет такой ночи, чтобы я забыл поднять глаза к небу. И как только я вижу их — мигом теряю голову. Я чувствую, как у меня вырастают крылья — вот-вот взлечу и до утра буду кружиться с небесными братьями и сестрами в резвом хороводе…

Играйте же громче, музыканты! Еще громче! Не жалейте смычков и струн! Бейте в барабаны и литавры! Пусть вас слышат люди и звезды.

Да, это и впрямь древняя история. Но с тех пор как стоит земля, уходящая в силу привычки у нас из-под ног, она, эта история, не стареет. Потому что напев любви вечен. Потому что в каждом поколении есть свои Шимеки и Бузеле, свои Ромео и Джульетты! И на месте всякой угасшей свечи вспыхивают две новые…

Мазлтов! Мазлтов!

Картина первая

Маршалик. Сегодня Марик и Марина стали женихом и невестой. Сегодня у них обручение. За красиво накрытым столом впервые собрались две семьи, чтобы обговорить все те важные и еще более важные мелочи, о которые непременно споткнешься, переживая такое великое событие, как женитьба детей.

Родители советуются, прикидывают, считают, кое о чем спорят, а юная парочка, эти влюбленные голубки, витают, воркуя, в лазурных небесах. Все вопросы они уже разрешили:

— Когда играть свадьбу?

— Сию секунду!

— Кого пригласить на свадьбу?

— Весь белый свет!

— Где жить после свадьбы?

— В райских кущах, черт побери! Не приставайте!

Дед жениха, Мотл Рабинович, напротив, очень внимательно прислушивается к разговорам сватов, стараясь не упустить ни одного слова. Он, как положено, сидит во главе стола, рядом с внуком, и время от времени солидно кивает головой, словно у него то и дело спрашивают совета и с волнением ждут его «да» или «нет».

Ax, старые дедушки! Если живут, то, с божьей помощью, доживают. Вы сидите на самых почетных местах, отовсюду вам уваженье и честь, все спешат угадать малейшие ваши желания… Что же вам остается, спросите вы? Молчать и волноваться за детей и внуков. То есть не так молчать, как, не дай бог, молчат глухонемые, нет! Здесь поддакнуть, там вставить приличное словечко, там похлопать в ладоши…