Адвент - Ксения Сергеевна Букша Страница 8

и мог сам их не только решать,

но и придумывать

зачем ему были эти долгие невероятные часы

(пар перед глазами, небо,

шапка, надвинутая на лоб)

неужели это было чистое упрямство

какой природы было это хождение туда и сюда

с проглоченным кирпичом

и глазами, вывернутыми внутрь

Веро утверждал, что он в эти часы тоже

занимался

приходилось ему верить

потому что его результаты становились

всё более блестящими

удивительными

как в сказке о чёрной курице, про мальчика,

которому подарили семечко

чем больше Веро делал глупостей, тем умнее он становился

как будто эта дурацкая арифметика

имела непосредственное отношение

к математике

вся электричка искала глазами Веро

и находила каждый день

даже те, кто не знал ничего про спор

про матмех про кирпич

про Олега

всю зиму все находили его глазами

это была, конечно, полная победа

независимо от спора и метаспора

победа процесса

победить Веро было невозможно

и поэтому невозможно было с ним спорить

невозможно было с ним – ничего

вообще ничего

и Олег это, наверное, понимал, но всё же

не мог не попытаться

и так он пытался до последнего

ну или до предпоследнего

ну а Костя как всегда

смотрел на это со стороны

Костя вообще всегда смотрел на всё со стороны

а сам предпочитал, чтобы на него никто

не смотрел

ни со стороны, ни вообще

он за то и любил Аню,

что она любила и умела совсем не смотреть

на Костю

или смотреть на него искоса, когда он не видит

а прямо – только когда он спит

не видеть и не замечать то, какой он,

что он такое

говорят, большинство людей только и жаждут быть замеченными

только и хотят отражаться друг в друге

дружба, драка, любовь, любое взаимодействие

бешеные гляделки

Костя всегда избегал таких вещей

как только что-то подобное начиналось

Костя брал ластик

и аккуратно стирал себя отовсюду

только когда все отворачивались

он слегка проступал снова

готовый снова стереть себя

при малейшей опасности

но, сам того не замечая,

он любил этих двух чуваков

Веро и Каждана

он болел за то, чтобы никто из них не победил

их дружба была и его дружбой

а потом наступила весна

и в какой-то момент

Веро навсегда перешёл в разряд преданий

так случилось – неважно, что именно

факт, что теперь у них больше не было

никакого Веро

не было никаких озарений Веро

никакого высокомерия Веро

никаких перескоков с темы на тему

никаких сомнений, сложностей и мыслей

может ли быть настолько стрёмный чувак

настолько хорошим математиком

да, не может

нет, не может

и вообще – не может

не бывает

нет

ну и что?

Жизнь продолжалась

или время, там, шло

Олег стал больше бывать с Костей

у них были, конечно, совсем иные отношения

как раз такие, какие нужны были Косте

они никогда не смотрели друг на друга

никогда друг друга не вызывали

и в каком-то смысле Веро оставался, продолжался

он был между ними таким, каким они его

запомнили

их третьим невидимым другом

между прочим, Олег в какой-то момент тоже

застыл

и стал не слишком отличаться от Веро

потому что он уехал, и Костя

запомнил его таким, каким он был на момент отъезда

восемь лет назад (или уже девять?

Одиннадцать?)

да и Костя для Олега остался тем же

каким был когда-то

они, правда, видели друг друга на экране

но сквозь экран казались друг другу такими же, как были

между тем Олег немного переменился

в Канаде он стал ходить в зал, бегать и всё такое

а Костя перестал выглядеть настолько юным

хотя по-прежнему казался моложе

и теперь у них были дети

и много чего ещё изменилось,

если рассказывать с точки зрения материи

но для них ничего не менялось

и в этом смысле Веро, с которым дела давным- давно обстояли совсем иначе,

нормально вписывался в их компанию

в их кампанию по устранению реальности

почему бы и не быть Веро – таким, каким они его запомнили

с его кудахтаньем и мотанием головой, и с его издёвками

с его озарениями и перескоками с темы

на тему

и невозможными пари, и другими вещами

которые сквозь дымку времени кажутся

не такими резкими

не такими стрёмными

и, главное, то

как смеялся Веро,

будто от чего-то (от всего)

решительно отказываясь

со смехом

так какая разница, что я такое

«есть я или нет»

ничего не изменится, буду ли я в Канаде или там, где сейчас Веро

всё равно то, что на самом деле есть «я»,

единственно ценное, – это мои работы или то, что можно помнить

когда нет этого, то нет и меня,

даже если материя продолжает существовать

и, может быть, это лучше всего – избавиться

от здешних тревог, от вины перед всей материей

от вины, которая сопровождает

человека на всём его пути

и которую он тащит и копит, как мусор,

и нет места, где бы он мог избавиться

или во что-то новое переработать эту тяжесть

вот какая мысль, новая и тёмная,

вставала перед Костей

по мере того как близился день восьмого декабря,

день самоубийства его отца

4

Время подходило к десяти утра. На улице медленно рассветало. Дворник выскребал подворотню, и её своды усиливали лязг железной лопаты.

Когда-то Аня работала в книжном магазине, обязана была являться к девяти тридцати, а ещё раньше – в «Теремке», тогда к без пятнадцати семь. Теперь Аня могла работать лёжа в постели. Работа больше не требовала рано вставать. Иногда можно было и вовсе не вставать: проснулась, достала ноут и работай.

Сегодня Аня правила собственную статью о кантате Иоганна Себастьяна Баха «Гряди, Спаситель народов», написанной, между прочим, на первое воскресенье Адвента. (Между тем как наступило уже второе воскресенье Адвента, в которое в баховском Лейпциге никакой церковной музыки не исполнялось.) Хорал этой кантаты похож на шествие. Представьте себе короля и его вельмож, его двор, который ждёт его выхода, и вот царственная особа является из ворот под специальную музыку, как раз для того написанную. Адвент – время ожидания Иисуса. Хор именно это и делает – ожидает, но как будто уже и предчувствует, как придёт Небесный Царь, и музыка не то чтобы изображает, но уж точно напоминает нам торжественный вход Господа в Иерусалим: «Гряди, Спаситель