Я не прощаюсь - Хан Ган Страница 8

Поэтому я спросила Инсон, не хотела бы она помочь мне с этим сном. Например, посадить деревья, взращивать их и ждать, когда пойдёт снег, чтобы снять это на камеру.

– Тогда надо этим заняться, пока осень не кончилась, – дослушав меня до конца, сказала Инсон. В чёрном чхимачогори[13] и с туго собранными чёрной резинкой короткими волосами, Инсон выглядела невозмутимо и серьёзно. – Нужно посадить девяносто девять деревьев, пока земля не замёрзла.

Уже становилось довольно холодно, но в середине ноября мы собрали людей и посадили деревья на заброшенном участке земли, который достался Инсон в наследство от отца.

– На Чеджудо земля тоже промерзает? – спросила я.

– Конечно, в гористой местности даже на всю зиму, – тут же ответила Инсон.

– Надеюсь, что снежинки будут крупными, чтобы можно было запечатлеть на камеру.

Я боялась, что на Чеджудо много снега не бывает – не могла перестать об этом думать. Здесь умеренный климат и растут субтропические деревья, откуда снегу взяться? Я стала рассматривать и другие варианты – места похолоднее даже Сеула[14], может, где-то поближе к провинции Канвондо[15].

– А о снеге можешь не беспокоиться.

В уголках её улыбающихся глаз нарисовались морщинки – в тот день она впервые засмеялась. Инсон рассказала, что в этой деревне часто идёт и дождь, и снег, а ещё нередко всё накрывает туманом – весной вообще до такой степени, что солнца не видно и женщин поглощает депрессия. Летом постоянные ливни, и даже в сухие весну и осень дождь льёт раза два-три в неделю, а до конца марта крупный снегопад – дело обычное.

– Самое сложное – деревья, как минимум нужно тщательно спланировать их рассадку, собрать людей. А снег – пустяки, я могу снимать хоть каждый снегопад на плёнку.

Все эти планы сразу же всё отснять и сделать пришлось отложить из-за моих личных проблем, возникших по возвращении в Сеул. А после всё стало по-старому – в один год у меня не получается, в иной – у неё. «В этом году снова первый снег упустили и ничего не сняли», – помнится думала я. Одна звонила другой и рассказывала, как у них идёт снег, и спрашивала, как там со снегом – на что другая отвечала: «Завтра выпадет». Потом кто-нибудь из нас спрашивал: «Тогда уже в следующем году?» На что другая отвечала: «Да, обязательно». Иногда никто ничего не говорил, и мы просто смеялись, бесконечно оттягивая спланированное – мне стало казаться, что так будет всегда.

* * *

Скрежет открывающейся алюминиевой коробки. Я нервно наблюдаю за тем, как медсестра снова выдавливает из дозатора на руки антисептик и смазывает ладони, пока Инсон, словно оглохнув и не воспринимая мой взгляд, сухо смотрит мне в душу.

– Трудно, конечно, что с кровати не слезть, никуда не сходить, – сказала Инсон, слегка скорчив усталую улыбку.

– Нельзя даже немного пройтись, руки напрягать запрещают.

Медсестра продезинфицировала обе иголки и ещё раз промыла руки антисептиком на случай, если с иголок к ней на руки попали какие-либо бактерии.

– Мне сказали, что нервные окончания легко могут оборваться, а они до самых плеч тянутся, поэтому в таком случае придётся под анестезией очередную операцию проводить, чтобы найти нерв. А в начале года ещё был случай, когда человек не проснулся от анестезии, его отвезли в другую больницу. Пару лет назад даже был случай сепсиса у пациента – он умер.

Инсон замолчала. Я снова уставилась на то, как медсестра невозмутимо воткнула иголку в рану Инсон, и пожалела, что задержала дыхание вместе с Инсон. Разве я не поняла это ещё в вестибюле? Что если вглядываться, становится только неприятнее? Когда медсестра начала вкалывать вторую иглу в средний палец Инсон, я отвернулась на телефон, лежащий на подушке. Я представила, как Инсон пришлось напрягать спину, плечи и левую руку, чтобы отправлять мне сообщения, не двигая правой рукой. Два раза она всеми силами вбивала буквы и пробелы, чтобы спросить: «Сможешь сейчас приехать?»

Но почему она написала мне?

У неё было не много друзей, но были люди, с которыми она хорошо ладила и поддерживала контакт. Мне бы ни за что в голову не пришло, что в такой ситуации она свяжется именно со мной. Когда я прошлым летом пыталась выбрать получателя моего завещания, я о Инсон даже не вспоминала – вероятно, из-за того, что она жила далеко. И я бы не хотела нагружать её после того, как она в одиночку присматривала за своей матерью и проводила её в иной мир. В тот период первой начала отдаляться Инсон, и несмотря на происходящее в моей жизни, я порой задумывалась: не могла ли я приложить чуть больше усилий? Ведь до этого острова, по сути, можно добраться на самолёте всего за час – зачем воображать, словно он на другом конце света?

Из-за этих мыслей, вместо того чтобы уверенно поддержать её, я вопросительным тоном выкинула:

– Ты… ведь справишься?

Я заметила, как у Инсон, пытающейся вытерпеть боль от кровотечения в пальцах, задрожали губы. Она смотрела на меня блеклым взглядом, коего я не видела за долгие годы нашего общения, будто бы в попытках вынести боль её сознание на мгновение помутилось. Неужели нет иного, менее жестокого способа сохранить нервные окончания? Я не могла принять столь суровую реальность – всё же живём в двадцать первом веке, а в медицине до сих пор не придумали чего-то, помимо этого? Может, проблема именно в этой мелкой больнице? Ведь она торопилась, искала что-то вблизи аэропорта.

В глазах Инсон снова заблестела жизнь. Сначала я понадеялась, что она не услышала мой вопрос – но она, словно восприняв его на полном серьёзе, шёпотом ответила мне:

– Как минимум стоит постараться.

Снова эта её старая привычка. Раньше, когда мы вместе ездили куда-нибудь на съёмки, я могла вспылить, когда возникали какие-то проблемы на съёмочной площадке или с людьми, у которых мы брали интервью, но Инсон – нет, она всегда так говорила: «Ничего, давай продолжим». И не важно – решу я проблему, решу ли я её только частично или вообще не решу – она за короткий срок сама устанавливала всё оборудование, сама убеждала всех людей продолжать работать, и в итоге ждали только меня.