Шагги Бейн - Дуглас Стюарт Страница 8

– Полная. Хуйня. Выбирай. Мужчин. Получше. Выбирай. Получше. Одёжу. – Нэн оказывала давление, как делала это тысячу раз прежде, она и теперь собрала деньги со всех женщин и сделала записи в их блокнотах. Чтобы выплатить кредит за детские школьные брюки или набор банных полотенец, уйдет целая вечность. Пять фунтов в месяц – не один год придется платить с учетом того, что сумма долга увеличивается за счет процентов. Они словно сдавали в аренду свои жизни. Каталог открылся на новой странице, и женщины стали препираться – кому чего надо.

Агнес первая почувствовала изменение давления в комнате и подняла голову. В дверях стоял Шаг, держа в руке тяжелую, туго набитую поясную сумку. По комнате прогуливался влажный ветер, сообщивший Агнес, что Шаг не закрыл входную дверь, а значит, он не остается. Агнес замерла, а потом двинулась к мужу, верх ее платья все еще был спущен до пояса. Она с опозданием разгладила юбку, потом сцепила руки и попыталась улыбнуться самой трезвой своей улыбкой. Но муж не улыбнулся в ответ. Шаг просто смотрел мимо нее с отвращением, потом вдруг сказал:

– Так кого подвезти?

Незваное явление мужчины было сродни школьному звонку. Женщины начали собирать вещички. Нэн сунула себе в сумочку две припрятанные Лиззи банки стаута.

– Ну, что, дамы, следующий вторник у меня дома, – пролаяла Нэн и добавила для Шага: – А любой мужик, который попытается испортить мой каталожный вечер, огребет по полной.

– Вы, как всегда, неподражаемы, миссис Фланнигэн, – сказал Шаг, ключом от машины выковыривая грязь из-под ногтя большого пальца. Трахаться с ней он бы ни за что не стал. У него тоже были свои стандарты.

– Хорошо сказанул, – ответила Нэн с язвительной улыбкой. – Почему бы тебе не обнять себя за жопу, да покрепче, от моего имени.

Агнес натянула бархатное платье на плечи. Она стояла неподвижно, прижав ладони к юбке. Женщины облачились в тяжелые пальто, вежливо покивали ей, неловко протиснулись мимо Шага, который по-прежнему стоял в дверях. Они все опускали глаза, а Агнес видела, как Шаг улыбается в усы каждой проходящей мимо женщине. Он отошел в сторону, только когда к нему приблизилась громада Нэн.

Шаг понемногу терял былую привлекательность, но все еще мог производить впечатление, притягивать к себе. В его взгляде была какая-то откровенность, которая странные штуки вытворяла с Агнес. Она как-то раз сказала матери, что, когда познакомилась с Шагом, у того так сверкали глаза, что она тут же разделась бы, если бы он попросил. Потом она сказала, что он просил об этом, и не раз. Уверенность, вот чем он брал, объясняла она, потому что писаным красавцем он не был, и его тщеславие было бы отвратительным у человека менее обаятельного. У Шага был талант продать вам свое тщеславие так, будто вы об этом мечтали всю жизнь. Говорил он на глазговский манер – быстро.

Он стоял там в отглаженном костюме, с узким галстучком, держа в руке кожаный таксистский пояс, и холодным взглядом рассматривал уходящих женщин, как гуртовщик на аукционе скота. Она всегда знала, что Шаг ценит самое высокое и самое низкое; в большинстве женщин он видел приключение. Было что-то в его умении опускать красивых женщин, это давалось ему легко, потому что он никогда их не боялся. Он умел их смешить, заставлял их краснеть и испытывать благодарность к нему за то, что позволяет быть рядом с ним. Он обладал терпением и обаянием, которые давали простушкам уверенность: в такие моменты они себя чувствовали красивейшими из женщин, носивших туфли без каблуков.

Теперь она знала, что он эгоистичное животное на грязный сексуальный лад, и это возбуждало Агнес вопреки голосу ее природы. Это проявлялось в том, как он ест, как набивает пищей рот, слизывает подливку с пальцев, ничуть не заботясь о том, что о нем могут подумать. Это проявилось и в том, как он пожирал глазами уходивших женщин. В последнее время это случалось слишком уж часто.

Она ушла к Шагу от первого мужа. Первый формально был католиком, его благочестия хватало, чтобы районная община принимала его, но предан он был только ей, своей жене. Он был не чета красоте Агнес, а оттого посторонние мужчины питали надежды на ее счет, а женщины посматривали на его пах и гадали, что же они потеряли с женитьбой Брендана Макгоуэна. Но терять там было нечего – простоватый, работящий человек почти без воображения, он прекрасно понимал, как ему повезло жениться на Агнес, и потому ее просто боготворил. Если другие мужчины ходили в паб, то он каждую неделю приносил в дом свое жалованье в запечатанном крафтовом конверте и отдавал ей без всяких разговоров. Она никогда не уважала эту его щедрость. А содержимого конверта всегда ей не хватало.

Большой Шаг Бейн казался таким блестящим в сравнении с католиком. Он страдал тщеславием ровно на столько, насколько это позволяется только протестантам, был подозрительным при своем малом достатке, розовомордым от обжорства и расточительства.

Лиззи всегда это знала. Когда Агнес только появилась на пороге с двумя своими старшими и протестантом-таксистом, у нее мгновенно появилось желание захлопнуть перед его носом дверь, но Вулли не позволил бы ей этого. В том, что касалось Агнес, Вулли был оптимистом, а Лиззи называла его слепцом. Когда Шаг и Агнес поженились наконец, ни Вулли, ни Лиззи не пошли с ними в регистрационный отдел. Они сказали, что людям разных исповеданий нельзя жениться, и вообще нельзя сочетаться нецерковным браком. На самом же деле ее мать просто невзлюбила Шага Бейна. Лиззи знала все с самого начала.

Энн Мари вышла одной из последних, у нее слишком много времени ушло на то, чтобы взять свой кардиган и сигареты, хотя все лежало точно на том месте, куда она бросила свои вещички по приходе. Она хотела было сказать что-то Шагу, но он поймал ее взгляд, и она попридержала язык. Агнес видела их безмолвный разговор.

– Рини, как поживаешь, детка? – спросил Шаг с кошачьей ухмылкой.

Агнес оторвала взгляд от тени Энн Мари и посмотрела на свою старую подружку, и сердце у нее защемило заново.

– Нормально, спасибо, Шаг, – неловко ответила Рини, не сводя глаз с Агнес.

Грудь Агнес сдавило, когда Шаг сказал:

– Одевайся, простудишься до смерти. Перевезу тебя на другую сторону улицы.

– Не. Ни к чему. Столько