И будет день - Ранджит Дхармакирти Страница 72

со мной несет ответственность за семью. И, когда меня не станет, кому, как не ему, быть опорой. Сарат должен стать инженером не только ради себя самого, но и ради остальных детей. Ведь если он займет важный пост, ему легче будет помочь и остальным. Но как он сможет одновременно работать и учиться? Он и сам-то, наверное, не очень в это верит, хочет только меня успокоить. И если уж он решил идти работать, то никто не заставит его изменить это решение.

Я поднялся и зашел к Сарату.

— Куда же ты собираешься поступить? — спросил я.

— В компанию «Браун», — ответил он. — Главный инженер — приятель одного из наших преподавателей, и я легко смогу устроиться туда учеником.

— Я на твоем месте все же еще раз попробовал бы сдать экзамены.

— Нет, папа. Все уже решено. Я и заявление подал.

— Когда же?

— На прошлой неделе. Просто раньше времени не хотел говорить никому.

Я спустился во двор и долго ходил по дорожке между верандой и калиткой. В доме у Сирисены погасили свет — после того как Суджата вышла замуж и переехала к мужу, все ложатся спать рано. А раньше, когда Суджата жила дома, они до поздней ночи пили кофе, разговаривали, смеялись. Когда я теперь захожу к ним, о чем бы мы ни говорили, в конце концов речь заходит о Суджате. Приезжает она редко, но пишет регулярно и каждый раз просит передать привет мне и Суманавати. Жена Сирисены постоянно жалуется на разлуку с дочерью. На прошлой неделе они мне сказали, что решили переехать к дочери, а этот дом сдать в аренду. Мне стало совсем грустно от этой новости. «Ну хоть изредка приезжайте к нам», — только и смог я попросить их.

Когда я пришел в свою комнату, часы пробили десять. Едва задремал, как меня разбудила Суманавати.

— Ты уже спишь?

— Нет. А что?

— Сдается мне, что у Малини с Виджесундарой нелады. Сегодня он заходил к нам, и они крепко повздорили.

— А из-за чего?

— Не знаю. Не прислушивалась. Слышала только, что очень зло друг с другом разговаривали.

— Ничего страшного. Сами разберутся — не маленькие.

— Что-то сердце у меня не на месте, — вздохнула Суманавати. — Если они теперь уже ссорятся, то что будет потом?

— А что мы можем сделать? По крайней мере Малини упрекать нас не будет — сама Виджесундару нашла.

8

— Папа, а что, если нам переехать в какой-нибудь другой дом? Этот уже совсем старый, — заявил как-то Хиччи Махаттая.

— Может, тебе не нравится, что я и папа тоже постарели? Хочешь, ищи другой дом, а нас и этот устраивает, — не раздумывая, ответила Суманавати.

— Если бы я, мама, мог ходить…

— А чем тебе не нравится этот дом? — сказал я как можно ласковее. — Мы прожили в нем уже больше двадцати лет. И ты здесь родился. Хоть мы и снимаем его, он уже вроде как бы наш. И район тихий, спокойный.

— Но ведь когда-то придется уезжать отсюда, папа.

— Конечно, придется, — вздохнул я.

— Куда же мы переберемся?

— В деревню. В мамин дом.

Да, время для переезда в деревню уже не за горами. Через несколько лет я выйду на пенсию, и тогда мы не сможем платить арендную плату. Да и какой смысл здесь оставаться? Пока в деревенском доме Суманавати живет ее дальний родственник. Платы мы с него никакой не берем. Иногда мы ездим туда, и тогда он нас щедро одаряет рисом и кокосовыми орехами.

За последнее время характер у Хиччи Махаттаи сильно изменился. Заставить его слушаться — все труднее. Часто его можно увидеть перед зеркалом — прихорашивается, словно собирается на праздник. Иногда тихонько принимается напевать песни из кинофильмов о красавицах, о любви, о разбитых сердцах. Поделки свои он совсем забросил. Забавные вещицы, которые он с таким усердием мастерил, пылятся по углам. Когда я напоминаю ему об этом увлечении, он небрежно отмахивается — никчемные, мол, детские забавы, и вспоминать не стоит. Стал много читать. Но, боже, какие книги! Только про убийства и любовь. Да еще стихи. Обложки разрисованы такими картинками, что смотреть противно. Вначале я думал, что это чтиво дает ему Нималь, а потом узнал, что Хиччи Махаттая завел дружбу с девочками и обменивается с ними книгами. Как-то в книжке, которую Хиччи Махаттая приготовил для одной из девочек, мне попался листок с такими душевными излияниями в стихах, что мои редкие волосы встали дыбом.

— Не нравится мне, что Хиччи Махаттая завел дружбу с этими девочками, — принялся я однажды вечером жаловаться Суманавати. — Ни к чему хорошему это привести не может.

— Он уже не маленький.

— Именно поэтому я и беспокоюсь. Забивает себе голову всякой дурью, как Нималь.

— Нельзя же Хиччи Махаттаю запереть в четырех стенах, — возразила Суманавати. — Не понимаю, чего ты боишься. Все ребята в его возрасте такие же.

— А Нималь совсем свихнулся. Вчера на улице видел его с какой-то девицей в обнимку. Стыда совсем нет. Если так будет продолжаться, придется отправить меня в сумасшедший дом. У всех детей все шиворот-навыворот. Сарат дважды провалился на экзаменах. У Нималя молоко еще на губах, не обсохло, а он уже с девками шляется. Малини делает, что ей вздумается. Скоро все на нас пальцами будут показывать — хорошеньких деток вырастили, нечего сказать!

— Перестань ты себя накручивать! Чем наши дети хуже других? Таких шалопаев, как Нималь, кругом полным-полно. И разве один Сарат провалился на экзаменах? Мы-то сделали все, что от нас зависело. Если не судьба, то что же делать? А что случилось с Араччи из нашей деревни? Обе дочери убежали из дому. И ничего — жив и здоров. Малини сама себе жениха нашла. Есть из-за чего отчаиваться! Не может же все быть так, как нам хочется.

— Твоя правда.

— Надо выполнить свой родительский долг, а уж как в жизни все обернется, никто предугадать не может.

— Все родительский долг да родительский долг… А у детей что, никаких обязанностей нет? Кому же, как не им, позаботиться о нас, когда мы совсем состаримся! Кто подаст нам тогда воды напиться?

— Ты уже совсем заговорился. — Суманавати поднялась со ступенек. — Иди-ка лучше спать. Поздно уже.

В нашей семье пять человек, но порой мне кажется, что я совершенно одинок. Отчего такое ощущение — я и сам не знаю. А иногда я пытаюсь представить себе, что случится, если я вдруг умру. Бремя всех забот тогда ляжет на плечи Суманавати. И, когда я думаю об этом, меня охватывает дрожь, как при виде зловещего призрака. А порой я