Почтовая открытка - Анна Берест Страница 70

Мириам проводит в Марселе три месяца, чаще всего в одиночестве. На террасе кафе, в легком пивном хмелю она выдумывает разные сюжеты, воображает новости о Ноэми и Жаке: «А как же, я прекрасно знаю вашу сестру! Я тут на днях ее встретил! И брата тоже! Ваши родители поехали за ними и забрали домой! А как же! Да с места не сойти!»

Иногда она видит их фигуры в толпе. И замирает. И срывается с места, хватает за руку какую-нибудь молодую женщину. Но та оборачивается, и это всегда не Ноэми. Мириам извиняется и чувствует страшную горечь. Дальше идет почти бессонная ночь, но с наступлением утра надежда возрождается.

В ноябре она слышит на Канебьер немецкую речь. «Свободная зона» Франции оккупирована.

Марсель перестает быть городом-матерью, городом-убежищем. В витринах магазинов появляются таблички «Вход строго для арийцев». Все чаще проверяют документы, даже на выходе из кинотеатров, где теперь запрещены к показу американские фильмы.

Марсель теперь напоминает Мириам Париж с его комендантским часом, немецкими патрулями и запретом включать по ночам уличное освещение.

Она завидует крысам, ей тоже хочется юркнуть в какую-нибудь дырку в стене и исчезнуть. У нее пропала прежняя тяга к риску, как во времена «Мартиниканского рома» на бульваре Сен-Жермен. Ее больше не охраняет невидимая сила. В Мириам что-то изменилось после ареста Жака и Ноэми: теперь ей ведом страх.

Висенте хочет пройти пешком в сторону порта, подышать свежим воздухом, несмотря на присутствие мундиров. На улице Кур-Сен-Луи он замедляет шаг. Мириам хватает его за руку и указывает на идущую навстречу молодую женщину, типичную отпускницу в легком платье и черных очках.

— Смотри, — говорит Мириам. — Вылитая Жанин.

— Это она и есть, — отвечает Висенте. — У нас встреча.

Так странно вырядившаяся Жанин уводит брата в одну из укромных улочек. Мириам ждет их у газетного киоска. Она болтает с продавцом, тот убирает с полок альбомы с Дональдом и Микки:

— Сказано заменить их на книжки-раскраски, приказ Виши, — говорит он и грустно качает головой.

А тем временем Жанин сообщает брату, что девушка, которая раздобыла им фальшивые аусвайсы, арестована. Хорошенькая двадцатидвухлетняя куколка с белокурыми кудряшками и зубами-бусинками. Ее семья в Лилле прекрасно оборудовала всю «кухню»: изготовила поддельные официальные печати. Заданием девушки было курсировать между Лиллем и Парижем, перевозя документы. Она садилась в поезд и каждый раз спешила в купе немецких офицеров. Улыбалась, кокетничала, спрашивала, не найдется ли местечко для нее.

Естественно, офицеры приходили в восторг, щелкали каблуками, беспрестанно называли ее «мадемуазель» и сами носили ей чемоданы. Остаток пути молодая женщина проводила в окружении этих господ. Фальшивые документы были зашиты в подкладку ее пальто.

Приехав на вокзал, она просила кого-нибудь из немцев донести чемодан и так, при своем немецком помощнике, проходила без досмотра. Красивая фарфоровая куколка. Но один немецкий офицер трижды оказывался с ней в одном вагоне. В конце концов он разгадал ее уловку.

— В тюрьме, на допросе, ее пустили по рукам, и штук десять мужиков делали с ней что хотели, — рассказывает Жанин с ужасом.

Брат и сестра говорят Мириам, что возвращаются в Париж — у них там дела.

— Мы отвезем тебя в деревню, в молодежную колонию. Дождешься нас там.

Мириам не успевает возразить.

— Тебе нельзя оставаться здесь, это слишком опасно.

Садясь в машину, которую поведет Жанин, Мириам чувствует, что она опять удаляется от Жака и Ноэми. Она просит Жанин о последней услуге — хочет отправить родителям открытку, чтобы успооить их.

Жанин отказывается:

— Это подвергнет всех нас опасности.

— А тебе-то что? — возражает Висенте. — Мы все равно сваливаем из Марселя. Сделаем, — говорит он Мириам.

На почте в Марселе Мириам покупает за восемьдесят сантимов «межзональную открытку», единственное почтовое отправление, которое можно посылать из северной зоны оккупации в бывшую свободную южную и наоборот. Все открытки читаются комиссией почтового контроля, при малейшем подозрении отправление уничтожается на месте.

«Заполнял эту карточку, предназначенную исключительно для семейной переписки, вычеркните лишнюю информацию.

Следует писать очень разборчиво, чтобы облегчить контроль для немецких властей».

На открытках напечатан заранее заготовленный текст. На первой пустой строке Мириам пишет: «Мадам Пикабиа».

Затем она должна выбрать из следующих вариантов:

— здоров(-а)

— устал(-а)

— убит(-а)

— в плену

— умер(-ла)

— пропал(-а) без вести

Она обводит «здорова».

Потом ей надо сделать выбор между:

— ждет денег

— ждет багаж

— ждет продукты

— вернулась

— работает

— скоро пойдет в школу

— сдал(-а) экзамен

Мириам обводит «работает» и дописывает: «в Марселе».

Внизу открытки властями уже написано: «С самыми добрыми чувствами. Целую».

— Так нельзя, — говорит Жанин, заглядывая Мириам через плечо. — Мадам Пикабиа — это я. И меня в Марселе разыскивают…

Жанин со вздохом рвет открытку, потом идет покупать другую и заполняет ее сама:

«Мари здорова. Сдала экзамен. Продукты не присылайте, все есть».

— Что вы за люди, — сетует она, садясь в машину. — Совсем ничего не понимаете.

Всю дорогу Жанин и Висенте не говорят друг другу ни слова. На полпути в Апт они останавливаются перед старым, разрушенным монастырем, в котором устроена молодежная колония.

— Мы оставим тебя здесь, — говорит Жанин Мириам. — Можешь доверять отцу-настоятелю, его зовут Франсуа. Он из наших.

Мириам впервые оказывается в молодежном лагере. Она слышала о таких еще до войны. Песни у костра, долгие прогулки по лесам и полям, общие спальни. Она еще тогда подумала, что обязательно надо съездить туда вместе с Колетт и Ноэми.

Глава 3

В начале 1930-х годов Жан Жионо, писатель родом из Маноска и будущий автор «Гусара на крыше», опубликовал небольшой роман, имевший огромный успех. Он дал толчок движению, известному как «возвращение к земле». Подобно герою этой книги, молодые горожане решали жить на природе, они уезжали в деревни Прованса и там восстанавливали заброшенные фермы. Этому поколению больше не нужны были тесные квартиры в больших городах, куда переезжали их бабушки и дедушки во времена Промышленной революции.

Юноши и девушки, жившие в молодежных колониях, мечтали изменить мир к лучшему: у костра с пеной у рта спорили анархисты, пацифисты и коммунисты, звучала гитара. Потом наступала ночь, уста тянулись к устам, разногласия забывались, и тела, примиренные единым желанием, сплетались в темноте.

И тут пришла война.

Кто-то отказался идти в армию и попал в тюрьму. Другие отправились на фронт и погибли. У костра больше не слышались звуки гитары.