Пардес - Дэвид Хоупен Страница 7

София не скрыла изумления.

– То есть ты хочешь сказать, что не просто ухитрился поступить в “Коль Нешаму”, но и записался на продвинутый курс по литературе?

– В Бруклине я плавал мало, – ответил я, – зато очень много читал.

София подбоченилась. У меня екало сердце всякий раз, как она поджимала губы.

– Ну ладно. И как тебе “Бледное пламя”?

Ноах ухмыльнулся:

– Ты посмотри на этих умников.

– Странное, – ответил я. – Но мне понравилось.

– Правда? Потому что оно какое-то натужное. Я не люблю, когда книга вдалбливает очевидное, – Кафка не в счет. По-моему, это признак того, что автору не хватает воображения. Да и в целом, по-моему, это вуайеризм. – Я понял, что София недвусмысленно пытается поставить меня на место. – Может, я оценила бы ее лучше, если бы прочитала “Тимона Афинского”.

– А кто такой Тимон Финский? – спросила Ребекка.

– Афинский, – со смехом поправил Ноах, и Ребекка шлепнула его.

– Это пьеса, из которой Набоков позаимствовал название, – пояснила София. – “Луна – нахалка и воровка тоже: свой бледный свет крадет она у солнца”[53].

– Правда? Я не знал, – сказал я. – Но это все равно что утверждать, будто сперва нужно прочесть “Гамлета” и тогда лучше поймешь Набокова.

Тонкие мышцы на ее руках и плечах сжались.

– Почему именно “Гамлета”?

– Как там? “Смотри, светляк, встречая утро, убавляет пламя”[54]. По-моему, это аллюзия, нет?

– Если я не так понял, простите старика, – вмешался Ноах, – но ты правда только что процитировал Шекспира у моего бассейна?

– Какая-то неоправданная одержимость пламенем, – сказала Ребекка. – Может, сменим тему?

– Я всего лишь хочу сказать, – пояснил я, залившись краской, – что если ты ищешь важные источники для “Бледного пламени”, можно было бы и перелистать “Гамлета”. По мне, так они равно бесполезны, начнешь читать – запутаешься.

Она взглянула на меня так, что я не понял, то ли она смотрит на меня, то ли куда-то вдаль.

– Это я-то запутаюсь?

– Нет, конечно, – запинаясь, пробормотал я, – не ты, я имел в виду, в общем…

– Я так поняла, ты читал “Тимона Афинского” просто для смеха?

– Нет, – смущенно признался я, – еще не читал.

– Сосед-бруклинец, – рассмеялась Ребекка. – Робот, цитирующий Шекспира.

– Иисусе, – сказал Ноах. – Обычно с сочинениями я обращаюсь к Софии или Эвану (услышав это имя, Ребекка шлепнула его под водой, а София отвернулась), теперь же, пожалуй, понесу свои таланты в дом напротив.

Я не знал, что делать – то ли гордиться тем, что произвел на них впечатление, то ли стесняться своей любви к Шекспиру, которая, как я понял, считается еще большим отстоем, чем детство в Боро-Парке.

– Арье, – издалека окликнул меня отец. То, что я стою рядом с девушкой в бикини, казалось, причиняло ему физическую боль. Следом за отцом шли моя мать и мать Ноаха, высокая, хорошо одетая; они о чем-то разговаривали. – Мы уходим.

– Рад был познакомиться, сосед, – сказал мне Ноах и посмотрел на моего отца.

– Ладно. – София протянула мне руку, и я ответил на пожатие, несмотря на то что отец не сводил с нас глаз. – А с тобой не так уж скучно спорить.

– И с тобой. – Голос мой дрогнул. Ее рука горячила мою.

– Увидимся, Гамлет.

Задыхаясь от смущения, я выполнил бессвязные действия – неестественно рассмеялся, наскоро попрощался – и отошел к родителям.

* * *

Потянулись беспокойные дни – дни, когда я разбирал вещи, наводил порядок в комнате, расставлял книги. В Бруклине эти книги, которые я урывал на уличных ярмарках, барахолках, в пыльных букинистических магазинах, были моим убежищем. Я уверил себя, что если одолею эти труды, то научусь мыслить абстрактно, обрету знание, утишающее печаль, знание, которое изолирует меня от самой изоляции. Когда я стал подростком, стопки книг из моей комнаты, множась, выплеснулись за ее пределы, заняли кухонный стол, потеснили отцовские сефарим[55]. “Сын мой, остерегайся составлять много книг, – ворчал отец, изгоняя Рота из нашей новой роскошной гостиной и расставляя на полках мишнайот[56], – конца не будет, а много читать – утомительно для плоти”[57]. И, вместо того чтобы изучать новый город, я занялся Хемингуэем и Фицджеральдом, время от времени поглядывал в окно на соседский особняк и лихорадочно соображал, как мне преодолеть непроницаемый барьер, что отделяет меня от жизни Ноаха, Ребекки и сногсшибательной Софии Винтер.

Случай представился раньше, чем я надеялся. Через три дня после барбекю ко мне нагрянул нежданный гость.

– Как дела, сосед? – Казалось, Ноах с трудом помещается в наш дверной проем. – Занят?

Дома никого не было: у матери и отца первый рабочий день. Я пригласил Ноаха войти, спросил, не хочет ли он чего-нибудь выпить.

– Пиво есть?

Я представил, как отец, вернувшись с работы, потягивает пивко над страницей Талмуда.

– Нет.

– Ну и ладно. Тогда дай воды.

Я налил ему стакан и сел рядом с ним за кухонный стол.

– Хорошо у вас, – непринужденно заметил Ноах.

– Видел бы ты наш старый дом. Вполовину меньше этого.

– Да ну? – Он отпил воды, обвел взглядом кухню. – Вы уже разобрали вещи?

– Более-менее. – Оставалось еще несколько коробок, но мать, не щадя сил, торопилась навести порядок. Мы с отцом вносили посильную лепту, выполняли мамины указания, но чаще слонялись по дому, расставляли свои вещи и привыкали к новому месту.

– Тебе понравилось у нас?

– Ага, – выпалил я. – Было круто. (Пауза.) Спасибо, что пригласили.

– Мои родители любят гостей. Говорят, что в доме должно быть полно народу, иначе грош ему цена. – Он произнес это вовсе не снисходительно. – Ребс передавала привет, сказала, ей было приятно с тобой пообщаться.

– Мне тоже, да, она замечательная.

– А как тебе София? Вот вы с ней распустили хвосты, как два павлина, с этим вашим Набоковым.

Я почесал подбородок, отчаянно притворяясь, будто его похвала меня ничуть не трогает.

– Да, было… интересно.

– Очень. – Он подмигнул, отпил большой глоток воды, вытер губы. – Помнишь, ты обещал помочь мне с сочинением? Я решил воспользоваться твоим предложением. (Ничего такого я не предлагал, чуть было не сказал я.) Ты уже написал работу по “Бледному пламени”?

Написал. Причем еще в июле, настолько мне не терпелось всерьез налечь на учебу.

– Да.

– Тогда… – он достал из кармана сложенные листы бумаги, – может, глянешь? А то оно, как бы это сказать, сыровато.

Я развернул его сочинение, пробежал глазами.

– Мне ужасно неудобно тебя беспокоить, но мне с самого начала нужны высокие оценки, мне же поступать. Да и Эван, – Ноах упоминал о нем в бассейне, – еще не вернулся, он в Европе, или в Южной Америке, или где там его черти носят, за ним не уследишь, а Ребс не хочет, чтобы я напрягал Софию, а Амир, ты его не