Вся ваша ненависть - Энджи Томас Страница 7

Садовом Перевале, особенно с тех пор, как участились взломы и ограбления пожилых людей. Впрочем, бабуля себя пожилой не считает. Она отказывалась переезжать, говорила, что это ее дом и ни один бандюган ее отсюда не выживет, причем даже после того, как кто-то вломился к ней и вынес телевизор. Через месяц дядя Карлос сказал, что они с тетей Пэм не справляются с детьми и им нужна бабулина помощь. А поскольку, по бабулиному мнению, тетя Пэм «не в состоянии приготовить для бедных детишек даже нормального обеда», бабуля в конце концов согласилась на переезд. Впрочем, следов ее присутствия наш дом так и не утратил: здесь всегда пахнет поппури[14], на стенах по-прежнему обои в цветочек, и в каждой комнате есть хотя бы один предмет розового цвета.

Из кухни доносятся папин с Сэвеном голоса. Когда появляемся мы, они умолкают.

– Доброе утро, малышка. – Папа встает из-за стола и целует меня в лоб. – Удалось поспать?

– Ага, – вру я, и он подводит меня к столу.

Сэвен молча на меня смотрит.

Мама открывает дверь холодильника, завешанную магнитиками в виде фруктов и меню каких-то ресторанов.

– Ну что, Чав, – говорит она, – тебе бекон из индейки или обычный?

– Обычный? – Я удивляюсь, что у меня есть выбор.

Свинины у нас дома никогда не бывает. Мы не мусульмане – скорее, «христульмане». Мама стала прихожанкой церкви Вознесения Господня еще у бабули в утробе, а папа, хоть и верит в Чернокожего Иисуса, больше следует «Программе десяти пунктов» партии «Черных пантер»[15], нежели десяти заповедям. По каким-то вопросам он согласен и с «Нацией ислама»[16], однако он никак не может простить ее за убийство Малкольма Икс.

– Свинина в моем доме, – ворчит папа и опускается рядом со мной.

Сэвен, сидящий напротив, ухмыляется. Они с папой – живое воплощение объявления о розыске давно пропавшего человека, где показывают, как он выглядел раньше и может выглядеть теперь. Добавьте сюда моего младшего брата Секани – и получите одного и того же человека в восемь, семнадцать и тридцать шесть лет. Все трое стройные, с темно-коричневой кожей, густыми бровями и почти по-женски длинными ресницами. Только у Сэвена еще и дреды, которые могли бы обеспечить пышными шевелюрами и лысого папу, и аккуратно стриженного Секани.

Ну а при взгляде на меня кажется, будто Бог перемешал цвета кожи моих родителей в ведре, точно краску, и получил мой весьма умеренный оттенок. Я унаследовала папины ресницы вместе с проклятием его кустистых бровей, однако в остальном похожа на маму: у меня такие же большие карие глаза и такой же высокий лоб.

Мама с беконом в руках проходит мимо Сэвена и сжимает его плечо.

– Спасибо, что вчера остался с братом, пока мы… – Она осекается, и напоминание о вчерашнем вечере повисает в воздухе. Мама прочищает горло. – Мы очень это ценим.

– Да без проблем. Мне нужно было выбраться из дома.

– Кинг приехал на ночь? – спрашивает папа.

– Скорее переехал насовсем. Аиша говорит, они снова станут семьей, будут жить вместе и…

– Эй, – перебивает его папа. – Это твоя мама, друг мой. Не надо строить из себя взрослого и называть ее по имени.

– Хоть кому-нибудь в том доме не помешает повзрослеть, – замечает мама и, достав сковороду, кричит в коридор: – Секани, повторять я не буду. Если хочешь к Карлосу на выходные, тогда вставай! На работу я из-за тебя опаздывать не собираюсь.

Наверное, сегодня она должна отработать дневную смену за вчерашнюю ночь.

– Па, ты же знаешь, что будет, – продолжает Сэвен. – Он ее побьет, она его выгонит. Потом он снова вернется и снова скажет, что изменился. Только в следующий раз я не позволю ему поднять на меня руку.

– Ты можешь в любой момент переехать к нам, – говорит папа.

– Знаю, но не могу же я бросить Кению и Лирику. Этот придурок такой долбанутый, что может и их побить. И плевать он хотел, что это его дочери.

– Ладно, – отвечает папа. – Только ничего ему не говори. Если он к тебе полезет, скажи, и я разберусь.

Сэвен кивает и переводит взгляд на меня. Потом открывает рот и, зависнув так на несколько секунд, произносит:

– Мне очень жаль, что это случилось, Старр.

Наконец хоть кто-то озвучил то, из-за чего над всеми нами нависла туча. И по какой-то причине сейчас это так для меня важно, будто признал он сам факт моего существования.

– Спасибо, – говорю я, хотя сочувствия не заслуживаю. Его заслуживает семья Халиля.

Какое-то время слышно лишь, как потрескивает на сковороде бекон. Такое ощущение, что на лбу у меня наклейка «Осторожно: хрупкое!» и все решили, что лучше не испытывать судьбу и молчать, чем сболтнуть что-то, что меня сломает.

Но хуже тишины нет ничего.

– Сэвен, я твою худи одолжила, – бормочу я. Случайная фраза, но и она лучше, чем ничего. – Синюю. Правда, маме пришлось ее выбросить… Кровь Халиля… – Я сглатываю. – На худи его кровь.

– О…

Всю следующую минуту мы снова молчим.

Потом мама поворачивается к сковородке и хрипло произносит:

– Бред какой-то. Совсем ребенок… Он был совсем еще ребенком.

Папа качает головой.

– Парень и мухи бы не обидел. Он такого не заслужил.

– Так почему его застрелили? – спрашивает Сэвен. – Он агрессивно себя вел?

– Нет, – отвечаю я тихо.

Я пялюсь в стол и вновь чувствую на себе пристальные взгляды.

– Он ничего такого не делал, – говорю я. – Мы ничего не делали. У Халиля даже пистолета не было.

Папа медленно выдыхает.

– Народ здесь с ума сойдет, когда узнает.

– Весь район уже обсуждает это в твиттере, – замечает Сэвен. – Я еще вчера видел.

– Твою сестру упоминают? – спрашивает мама.

– Нет. Пишут: «Покойся с миром, Халиль», «Нахер полицию» и все такое. Не думаю, что им известны какие-то подробности.

– А что будет, если они всплывут? – спрашиваю я.

– Ты о чем, малыш? – хмурится мама.

– Там были только мы и коп. Ты же знаешь, как бывает. Такие вещи показывают по телику по всей стране, а потом свидетелям угрожают, на них охотятся копы и все такое.

– Я не позволю ничему подобному случиться, – говорит папа. – Никто из нас не позволит. – Он переводит взгляд на маму и Сэвена. – Нельзя никому говорить, что Старр была там.

– Даже Секани? – спрашивает Сэвен.

– Даже ему, – отвечает мама. – Пусть лучше остается в неведении. Пока мы будем просто молчать.

Я видела, как это происходит раз за разом: чернокожего парня убивают только за то, что он чернокожий, и начинается ад. Я всегда постила в твиттере посмертные хештеги, репостила фотографии на тамблере, подписывала петиции и