Самые чужие люди во Вселенной - Эрик Пессан Страница 7

Правда, эти кривые куски пластмассы все равно никому не нужны. Все игрушки я получал по наследству от брата, как и одежду, которую он не успел порвать. Десяти минут не прошло, а черный мешок уже полон. Я беру со стола огрызок яблока, кидаю туда же, завязываю мешок и иду на кухню за вторым. Папа смотрит телевизор. Чувствую, если хочу сегодня поесть, надо сходить в магазин самому. Вернувшись в комнату, я провожу ревизию рваным носкам и носкам без пары и на самом дне ящика откапываю подарок на День матери, сделанный в младших классах, — гирлянду со стихами. Я совсем про нее забыл. Помню, что, переписывая стихотворение, допустил грубую орфографическую ошибку, и учительница мадам Кола исправила ее ярким красным фломастером. Она не дала мне переделать гирлянду, потому что я был брат своего брата и она меня за это невзлюбила. В ее классе я провел довольно поганый год. Дарить маме подарок, исчирканный красным учительским фломастером, я не собирался. Я спрятал его в ящике шкафа, День матери прошел, но мама нисколько не удивилась, что я ничего не приготовил ей в школе. Наверное, подумала, что я уже из этого вырос. Или вообще ничего особого не подумала. Или выдохнула оттого, что я не принес очередную уродскую поделку, которой ей полагалось восхититься. Не знаю. Помню только, что плакал, когда прятал эту гирлянду на дно ящика с носками.

Подозреваю, что мадам Кола я тоже многократно убил. Как минимум запихнул в большой мешок и со всей мочи отдубасил палкой, считая удары, чтобы заснуть.

Присяжные все поняли, одни даже хлопали мне, другие подмигивали, как заговорщики. Они тоже хранили страшные воспоминания об учительнице или учителе в младших классах.

Во второй мешок я набиваю старые футболки, которые перешли ко мне от Норбера изрядно растянутыми. Полный идиотизм — носить одежду брата, который в том же возрасте был больше тебя на три размера. Когда нас видят вместе, никто не верит, что мы из одной семьи. Насколько Норбер кругл, настолько я костляв. Воспользовавшись тем, что мы скоро переезжаем, я разбираю вещи. Я больше не могу донашивать за ним старье, тонуть в его громадных свитерах. В мешок.

На днях надо будет заняться ящиками ночного столика и тем, что затолкано под кровать.

Так странно думать, что через две недели мы будем жить в другом месте, а через полтора месяца нашего дома не станет.

В самом низу шкафа я обнаруживаю пакетики из-под своих любимых чипсов — с солью и уксусом. Беда в том, что родители все время покупают чипсы с жуткими вкусами типа барбекю, жареной курицы, жареного лука.

К полке приклеилась упаковка застарелых расплавленных конфет. Они превратились в массу, которая будто приросла к фанере. Я раскрываю ножик и отскребаю мерзкий сгусток. В мешок.

Я убираюсь уже полчаса, а родители и Норбер еще не сделали ничего. Не знаю, когда они решат подготовиться к переезду. У мамы выбора нет, она поздно приходит домой, но папа с Норбером могли бы взяться за дело. Недавно я предложил разобрать что-нибудь из мебели, папа буркнул «потом», и вопрос был закрыт. Из дома выехала уже треть жильцов. Я представляю себе лицо нашего дяди, когда он подъедет, чтобы помочь нам перевозить вещи, и мне становится смешно: он увидит нашу квартиру во всей красе, вещи Норбера в мешках вокруг его кровати и немытую с вечера посуду в раковине. Моя комната, по крайней мере, будет готова.

Мне кажется, я заслуживаю маленького перерыва. Я вставляю наушники в уши и включаю звук на полную громкость. Снаружи на парковке ни единого движения. У меня в мозгу Slipknot гортанно орут psychosocial[3]. Я хотел бы понимать английский, чтобы переводить слова песен.

Интересно, все ли в доме раскладывают вещи по коробкам, как я.

Однажды нам в почтовый ящик упала записка. Восемнадцать этажей, по четыре квартиры на каждом — итого семьдесят два одинаковых, не очень ясных письма. Мы узнали, что квартал будет полностью перестроен и что в рамках этой перестройки здание, в котором мы живем, подвергнется реновации. На всех этажах, в холле, при встрече в магазинчике на углу или на просторах торгового центра «Волшебная долина» по другую сторону кольцевой люди только об этом и говорили. Родители обсуждали новость за столом. Папе мысль о реновации не давала покоя. Он боялся шума, не желал ежедневно просыпаться оттого, что где-то сверлят и стена дрожит.

Строительные работы сами по себе — новость неплохая. Здесь все полувековой давности: район вырос разом, но с тех пор мало что было сделано. Мазнут иногда кисточкой — и все. Хотя нет, неправда: почти до самого центра протянулись трамвайные пути, открылись торговые точки, появилась новая начальная школа, когда старая переполнилась.

Это не мешало таким людям, как папа, брюзжать заранее, что, дескать, с утра до вечера будем слушать отбойные молотки. А другие обрадовались. Мама надеялась, что будет больше места для ванны. Зимой объявили общее информационное собрание в конференц-зале местного культурного центра. Депутаты должны были представить нам проект перестройки района и ответить на вопросы.

Ни мама, ни папа на собрание не пошли, не видя смысла тратить время на говорильню. Свою ошибку они осознали на следующий же день, побеседовав в лифте с соседями. Ужинали мы в тишине. Я не задавал вопросов, я уже научился нырять под воду, когда на поверхности собирается буря. Я чувствовал напряжение между родителями, но я не подумал про дом, я решил, что они снова поругались. Новость я узнал через день в школе. Она попала на первые полосы местной прессы: квартал будет реконструирован, это так. Здания перекрасят, тротуары расширят, сделают больше безопасных велосипедных дорожек, островки зелени увеличат за счет общих садов и огородов… а нашу башню снесут. В то утро я понял важность слов: реконструкция — это обновление существующей застройки. Реновация — разрушение с целью построить заново.

В школе об этом заговорил учитель истории и географии. Половина учеников живет в нашем районе, и я единственный — в башне.

На втором собрании с мундепами были все, даже я (не пришел только Норбер). Нам объяснили, что строения устарели и обветшали. Модель городского развития изменилась. Прозвучало слово «анахронизм». Обломок поспешной тяп-ляп застройки шестидесятых. На его месте вырастут два здания пониже, но более просторные и удобные. Всех переселят в намного лучшие условия. Высотки уже в прошлом,