Электрические киты [litres] - Александр Касаверде Страница 6

знаю, был ли отец верующим. Никогда не говорил мне об этом. Мать у меня мусульманка, отец православный. Лана говорила, что из такого брака мог родиться только буддист, и склоняла меня принять какой-то там обет древних монахов. Но я лучше буду верить в священную корову, которая управляет миром и его циклами. Почему нет? Я где-то читал, что у индуистов корова – символ рождения. Вот только трабл в том, что обязательно появится кто-нибудь, кто скажет потом, что дело не в корове или корова – это вообще зло или что она уводит нас от пути истинного. И тогда пиши пропало. Одни за корову, другие против. Ну ты знаешь, видел же в новостях. Жуть жуткая берет, как задумываешься, из-за каких вещей вся эта катавасия начинается.

Затем нас всех пригласили кинуть горсть земли. Мы выстроились в очередь и подходили по одному. Мне казалось, нужно о чем-то подумать важном, как-то по-особенному кинуть эту землю. Но она просто выпала из моих рук и упала на гроб. И тогда я первый раз вспомнил, что было со мной до аварии. Вот вспышка, и вижу: мне четыре года, стою я в нашем подъезде на улице Исаковского и смотрю вверх на красную кнопку вызова лифта. И думаю: придет время – и я до нее дотянусь. А потом когда уже дотягивался до нее, то смотрю на кнопку десятого этажа, на котором мы жили. И думаю, что и это время придет. И я, как маленький Соломон, проговариваю у себя в голове фразу: «Как бы высоко ни располагалась кнопка лифта, придет время – и я до нее дотянусь».

Код рождения

Поминки проходили на даче. Как всегда, собралось много людей, которых я особо не знал. С кем-то я увиделся впервые, как и с тетей троюродной. Я сидел сбоку за столом, отхлебывал мукузани из пластикового стаканчика и конструировал домик из крекеров. Знаете, такое глупое занятие, но оно создает вокруг тебя как бы защитный слой, мол, не надо лезть ко мне со своими соболезнованиями и разговорами, видите, я делом занят. Но она прорвалась сквозь защитное поле и вторглась в мое личное пространство:

– Так у тебя тоже это самое?

Она сняла крышу с моего крекерного домика, надкусила. Ну ей-богу, как так можно? На дух такое не переношу. У меня, может быть, инсталляция. Или, мало того, какой-то особый смысл для меня этот домик имеет. Пусть и крекерный. Главное же – мое отношение к нему. А это, по сути, был мой оберег, защищавший от общения.

– Так, я верно говорю, у тебя, как и у папаши, тоже не все в порядке?

Я тогда просто пожал плечами, типа отвали от меня, тетя, я тебя не знаю. И вообще, я в домике. Но она продолжала:

– У нас это наследственное. Тонкая психика и так далее. Он же… почему тюльпаны выращивал. Потому что в цветах только природа, ничего больше нет.

– А что может быть еще?

– Призраки, к примеру. Знаешь, когда смотришь в зеркало, тень там какая сзади шевельнется или шорох. Для других ничего нет. А для тебя – вот, пожалуйста. Призраки горя. Ты же хорроры смотрел. Знаешь, почему они тут бродят? Потому что мы их туда не отпускаем.

Я смотрю на нее и вижу: зрачков как будто нет, вместо них две Марианские впадины, всасывающие тебя в свою пучину.

– На, – говорит, – тебе должно помочь…

И дала мне пачку феназепама. Сказала, что одна-две таблетки – и сразу все призраки баиньки. Так и сказала. А остается одна прагматичная реальность и тюльпаны. И то ли она меня загипнотизировала, то ли просто свела с ума своим томным голосом. На вид ей было лет тридцать, брюнетка, темные глаза-океаны, в которых можно утонуть. Одним словом, я сразу открыл пачку и съел несколько штук. Главное, чтобы этот призрак в виде тети от меня отстал. И правда, когда я проглотил таблетки, она куда-то исчезла. Правда, как оказалось, только на время.

Но может, она была права в том, что мы не отпускаем призраков. И мне нужно как-то попрощаться с ним. В фильмах ужасов у покойника всегда есть некая тайна. И стоит ее раскрыть, как все страсти прекращаются. Ни на что не похоже? Честно? А я вот думаю, что, похоже, хоррор – это самый реалистичный жанр, более реалистичный, чем экзистенциализм Сартра.

Ну, вы слышали об этом дядьке, который говорил про одиночество в толпе. Что, мол, даже если ты килька в банке и обнимаешь своих потных собратьев в сдавленном вагоне метро, не факт, что между вами есть душевная близость, каждая из килек все равно глубоко одинока, независимо от того, что сдавлена другими потными кильками. Так вот мукузани с феназепамом начали действовать, и я набрел на запертую дверь в подвал. Какие-то шорохи и шуршания доносились с той стороны. Ну, я понял, что не уйду, пока не вскрою, что там скрывается за этой дверью. Через несколько минут я уже стоял в подвале. Дверь вылетела сама собой, стоило надавить сильнее. За письменным столом поднялись бумаги… мне показалось, что я увидел призрак, но потом туман рассеялся.

Пахло мышиным пометом и затхлостью.

Если отец оставил хоть какой-то ключ, я его найду, хоть какую-то улику, может быть – записку, в которой он объяснял свою смерть и давал указания мне, хоть какие-нибудь. Дыхание у меня сперло, кровь ударила в виски. Я судорожно перебирал папки с бумагами, фотоальбомы, старое пыльное тряпье. И случайно наткнулся на портфель…

Мне десять лет, я хочу на день рождения новый велосипед. Заходят папа с мамой. И вручают мне черный портфель. «Теперь ты стал мужчиной». В духе того, что с таким портфелем можно на работу ходить, а для меня работа – это школа. И я почему-то тогда подумал, что ненавижу своих родителей. И правда тонкая психика – ничего не скажешь. Так переживать насчет того, что не получил велосипед. Но портфель этот я забросил в угол и больше никогда его не видел. Вплоть до сегодняшнего дня.

На нем стоял замок с колесиками. Я начал судорожно крутить эти колесики, вспоминать код, который я пытался установить, но безрезультатно.

Ах, хрень… хрень, хрень!

Нужно сфокусироваться.

Как учил Марк. Фокус – это как лазер, который может прожечь стену.

И… бах!

Мама всегда везде ставила код моего рождения. Портфель подарила мне мама. И я медленно верчу колесики с шифром. Будто отматывая