Тайна жаворонка - Фиона Валпи Страница 6

$

Стук в дверь, который меня будит, сперва сквозь сон кажется тихим, и я медленно выплываю из глубины сна, поднимаюсь к поверхности дневного света. Стук повторяется, настойчивее тянет меня наверх.

Осторожно, чтобы не разбудить Дейзи, я выпутываюсь из одеял, натягиваю халат, висящий на двери спальни. Застигнутая врасплох, наспех пробегаю пальцами по всклокоченным кудрям, туже затягиваю халат на талии. Распахиваю дверь, готовая дать отпор неприятному человеку, посмевшему будить меня в такой час.

Но слова замирают на моих губах, когда я вижу мужчину, застывшего в дверях. Его фигура резко прочерчена на фоне серо-стальных вод озера, ветер треплет его волосы. – Вам помочь? – спрашиваю я ледяным тоном, хотя его улыбка – такая тёплая.

– Привет, Лекси. Я Дэйви Лаврок, – начинает он и многозначительно умолкает, будто только его имя должно мне о чём-то сказать. Повисает неловкая тишина. Я напрягаю мозги. Не-а. Ничего не всплывает. Кроме шотландского слова «лаврок», которым мама называла жаворонков, парящих в небе над озером. Мне остается только тупо таращиться на мужчину. А он отводит взгляд, его улыбка медленно гаснет, и он протягивает мне большую сумку.

– Бриди просила тебе передать.

Я беру у него сумку и заглядываю внутрь. Она тяжёлая, потому что в ней лежат небольшие, похожие на лангустинов лобстеры, какие нередко попадаются в сети рыбаков. При виде их коралловых панцирей мой рот наполняется слюной: на таких маленьких лобстеров нет коммерческого спроса, но они просто изумительны, будучи сваренными в кастрюле озёрной воды и как следует смазанными майонезом или чесночным маслом. Извлечь мясо из их плотной брони – трудное занятие, но результат стоит одного, а то и двух сломанных ногтей.

– Спасибо, – говорю я. – И Бриди тоже спасибо.

– Она говорит, ты только что вернулась. Говорит, они будут кстати.

Ну вот, сплетни уже разлетаются.

Мы молча стоим в дверях, смущённо пялясь друг на друга, и у меня появляется разглядеть в его лице что-то, что поможет мне наконец его узнать. У него открытое, жизнерадостное лицо человека, который в ладах с самим собой, серо-голубые глаза и обветренная кожа. Он явно местный и думает, что я его знаю, потому что здесь само собой разумеется, что все знают всех и все вписываются в эту компанию.

– Мне так жаль, что твоей мамы больше с нами нет, – говорит он наконец. – С домом всё в порядке? Бриди заглядывала сюда пару раз. Но если нужна будет помощь, дай мне знать.

Его взгляд скользит куда-то мимо меня, и я чувствую: что-то привлекло его внимание. Обернувшись, понимаю, что именно: бутылка джина и полупустой стакан рядом с ней. Вполне понятно, о чём он думает. В такой ранний час… Я смотрю на часы и вижу, что сейчас позже, чем мне казалось, – почти десять. Но тем не менее.

Я вызывающе смотрю на него, готовая защищаться.

– Это вообще не то, что ты подумал. Ну, выпила вчера за ужином.

Он пожимает плечами.

– Я ведь тебя не осуждаю.

Вот спасибо. Но уверена, не пройдёт и получаса, и это станет известно Бриди.

– Приятного аппетита. Если захочешь ещё лобстеров, я всю неделю на озере. Черкни мне записку и оставь на пристани.

Я молчу и думаю о том, какой нелюбезной я ему, наверное, кажусь.

– Ещё раз спасибо. С удовольствием съем.

– Не за что. Ну, увидимся.

Я смотрю, как он направляется к «Лэнд Роверу», припаркованному у обочины, насвистывая под нос мелодию. У него широкие плечи и пружинящая походка рыбака. Мотив мне знаком – мама часто напевала эту песню. Он садится в машину, заводит мотор, затем, прежде чем отъехать, смотрит на наш домик и машет мне рукой.

Я выливаю в раковину всё, что осталось в стакане, и ставлю бутылку в шкаф, а сумку с лобстерами – в холодильник. При этом ловлю себя на том, что тоже жужжу про себя мелодию, которую он насвистывал, – кажется, она ко мне прилипла. Пытаюсь даже напеть: Неужто ты меня покинешь…Но мой голос вновь ломается, и я оставляю эту затею.

Что-то начинает всплывать в глубинах памяти. Может быть, я где-то уже видела эти серо-голубые глаза, но не помню, где именно. Пытаюсь уцепиться за обрывки воспоминаний, но они вырываются и уносятся прочь, скользкие, как рыбы.

Я наполняю водой электрический чайник, ставлю на плиту. Когда достаю с полки заварочный чайник, старый, коричневый, меня внезапно захлёстывает волна горя, и дыхание в груди перехватывает. Я словно слышу в этой кухне мамин голос, ту самую песню, и прижимаю чайник к себе.

Выкопай могилу мне глубокую,

Розы положи в изголовье,

Горлицу в ногах поставь одинокую —

Пусть узнают, что убита я любовью.

У неё всегда был готов чай, она всегда приносила мне чашечку, просила я об этом или нет. Теперь, при виде этого чайника, я понимаю, что мама приносила мне не просто напиток. Это был особый знак нашей близости – крошечные, незначительные моменты, которые я воспринимались мною как должное. С помощью чая она по несколько раз на дню показывала мне, как сильно меня любит.

Всё ещё слыша её голос и слова песни, я иду в гостиную и снимаю с каминной стойки фотографию отца. Взгляд его тёмных глаз, затенённый, ни о чём не говорит, но это единственная егофотография, какая у меня есть. Его звали Алек Маккензи-Грант, он служил в военно-морском флоте и погиб до того, как я появилась на свет. Больше я почти ничего о нём не знаю. Когда я просила маму рассказать о нём, она всегда говорила о его доброте, о том, как он её любил и как любил бы меня, если бы дожил до моего рождения. Но когда я задавала вопросы о его родителях, о том, каково было быть сыном владельца огромного поместья, она всегда отвечала уклончиво. Меняла тему, спрашивала, рассказывала ли она мне, как Алек и мой дядя, Руарид отправились на лодке ловить скумбрию и увидели гигантскую акулу? И хотя эту историю я уже слышала сотни раз, я не мешала матери рассказывать её снова и снова.

Лишь став старше, я поняла, как тяжело ей было думать о той жизни, какую она могла бы вести, став хозяйкой поместья и, может быть, о той жизни, какую она могла бы дать мне. Так что я перестала задавать ей вопросы, от которых она становилась лишь грустнее. Но мне всегда хотелось узнать об отце – о том, каким он был, о том, почему мама так неохотно говорила