Дни убывающего света - Ойген Руге Страница 57

выходной, мешала бетономешалка, при том что никаких заметных изменений не появлялось, мимо загаженного утками деревенского пруда, мимо «Консума», где они с Фрикелем, покупали после школы мороженое на палочке, мимо низких старых домов Гроскриница, которые можно было бы принять за покинутые, если б в окнах время от времени не шевелились занавески. Конечно, ему было всё равно, что подумают деревенские придурки, но всё же он был очень рад, что Муть поверх своих шмоток накинула хотя бы парку, пусть даже парка едва прикрывала юбку. Ниже ежесекундно посверкивали ее икры в колготках с рисунком, и были видны и слышны ее туфли с каблуками на разбитом тротуаре Гроскриница.

Если ему удастся, думал Маркус, не наступить до остановки ни на одну щель, то тогда автобуса не будет. Здесь частенько отменялись автобусные рейсы, на маршруте ходили старые «икарусы» с двигателем в задней части, и если этот рейс отменится, то на этом вопрос будет решен, так как в воскресенье следующий автобус придет только через два часа. Но при этом нельзя наступать на расшатанные плитки, расшатанность считается щелью, так задача усложняется. Муть ускорила шаг, и Маркусу пришлось хорошенько концентрироваться.

Уже издалека он услышал зазывный перезвон церковных колоколов, ему не надо было поднимать голову, чтобы понять, с кем здоровается Муть.

— Вот так да, — воскликнул Клаус. — Куда путь держим?

Клаус был пастором.

— Слушай, мы на автобус спешим, — ответила Муть. — У мамы сегодня день рождения!

Маркус удивленно поднял голову, на секунду всего, но тут же наступил на щель.

— Вот дерьмо, — выругался Маркус.

— Но вы же сегодня вечером придете на молебен о мире, — напомнил Клаус.

— Посмотрим, успеем ли, — ответила Муть.

— Как жаль, — прокричал Клаус им вслед. — Именно сегодня!

Автобус подъехал, едва они дошли до остановки.

Задний двигатель тихо брякнул, автобус тронулся. Старый «икарус» медленно набирал скорость. За окном картинки, которые он видел каждое утро: жнивье, сосны, серебристые силосные башни на заднем фоне (Фрикель утверждал, что на самом деле это пусковые установки русских ядерных ракет).

У него как-то появилось ощущение, что мать надо поддержать.

— Я к отцу больше не поеду, — заявил он.

— Что случилось? — удивилась Муть.

Он быстро взвесил все побочные эффекты этого варианта: Берлина не будет, кино, Музея естествознания — но всё это так редко бывало, что он мысленно согласился (особенно в связи с тем обстоятельством, что когда-нибудь, скоро, он станет достаточно взрослым, чтобы ездить в Берлин самостоятельно) отказаться от милости «время от времени попадать в гости к папе».

— Засранец, — пробурчал Маркус.

— Маркус, пожалуйста, не надо!

— Засранец, — повторил Маркус.

— Маркус, я не хочу, чтобы ты говорил так о своем отце.

Автобус остановился ненадолго, зашла какая-то бабушка, села на передний ряд. Когда автобус тронулся, Муть сказала:

— Я была замужем за твоим отцом, и ты у нас родился, потому что мы любили друг друга. А тот факт, что мы расстались, не имеет к тебе никакого отношения. Твой отец ушел от меня, не от тебя. О’кей?

— Срать я хотел говенную кучу, — ответил Маркус.

Его как-то по-настоящему разозлило, что Муть защищает отца. Он ушел от них обоих — и от него! Сколько всего тот причинил матери. Он хоть и был слишком маленьким, чтобы помнить, уверяла Муть, но всё же помнил, что это такое — когда от тебя уходят. Об ужасе. О пытках. Он помнил поскуливание Мути, тихое, чтобы он не услышал, что отец делал с ней в соседней комнате, это как-то было связано с тасканием за волосы и по полу, «таскать женщин», как-то произнесла Муть, хотя ему за это время, конечно, стало понятно, что это означает нечто другое, но — о поскуливании в соседней комнате он помнил точно, и как он лежал у себя, застывший от страха, и что ребенком всегда болел — оттого что его бросили. Муть как психолог должна в этом разбираться. Как и во снах с рыбьими головами, которые иногда приходили средь бела дня, пока Муть не подарила ему ловца снов.

Показался сельхозкооператив, запущенная территория: повсюду ржавые трактора в высокой траве. Затем свинарник, постройка из бетонных плит, которая всегда приходила ему на ум, когда в школе пели:

«Наша родина — не только города и села…»

— А почему ты сказала, что день рождения «у мамы»?

— Да просто так, — ответила Муть.

Но он знал, что не просто так. Мути было неудобно перед Клаусом, что она идет на день рождения Вильгельма, как-то это не сочеталось: Клаус с церковью и Вильгельм с партией. Только вот — Клаус же совсем не знал Вильгельма (и ее мать тоже не знал), так что отговорка была излишней. Но вместо того чтобы просветить Муть, он спросил:

— А Клаус против ГДР?

— Клаус не против ГДР, — ответила Муть. — Клаус за ГДР в улучшенной версии, с большей демократией.

— А почему он тогда пастор?

— Почему бы нет, — отозвалась Муть. — Каждый может выступать за бо́льшую демократию. В качестве пастора он, например, может устраивать молебны о мире.

У Маркуса не было желания развивать эту тему, он уже чувствовал, что Муть хочет его убедить, но молебны о мире казались ему просто ужасными, «давайте возьмемся за руки и споем», вся эта возня, а после все спали на их участке, напивались и ссали в помидоры: за ГДР в улучшенной версии. Как ее улучшать оставалось загадкой.

Вдалеке виднелся Западный Берлин — белые коробки новостроек, словно из будущего. Там жил Фрикель.

— Почему, интересно, мы не подадим документы на выезд? — спросил он.

— Потому что если мы подадим документы на выезд, — объяснила Муть, — то ты в лучшем случае получишь разрешение по достижении восемнадцати лет. Или двадцати.

— Может, сбежим, — предложил Маркус.

— Не так громко, — попросила Муть.

Решение показалось ему гениальным. Так они от всего избавятся — от Гроскриница, от горшечной мастерской. А отец останется в дураках.

— Как ты собираешься сбежать? — поинтересовалась Муть.

— Ну, как все — через Венгрию.

— Не так-то это просто, — Муть говорила тихо, будто подозревала бабулю в автобусе в сотрудничестве со Штази. — Для въезда в Венгрию нужна виза, ее уже не получить, да и подумай: когда мы перейдем границу, ты никогда больше не увидишь своих друзей.

— Как же, Фрикеля.

— Хорошо, Фрикеля. А других?

— Ларс уже так и так за границей.

— А бабушку с дедушкой? А своего отца?

— Засранца, — ответил Маркус.

— Маркус, — спросила Муть, — между вами что-то произошло? Ты хочешь рассказать об этом?

— Срать я хотел говенную кучу, — отозвался Маркус и стал смотреть, как белые коробки