Птенчик - Кэтрин Чиджи Страница 57

— Полицию? — шепнула я Доми.

Он вспыхнул.

— До этого только один раз вызывали.

— Можем тебе объяснить, милая, что к чему, — обратилась к девушке миссис Фостер. — Чтобы ты была в курсе.

— Ты должна хотя бы знать, чем рискуешь, — вставил мистер Фостер. — Ты можешь истечь кровью. При нас женщин отсюда увозили на “скорой”, потому что не могли остановить кровотечение.

— Или у тебя начнется септический шок, — подлил масла в огонь отец Линч. — Хочешь погибнуть вместе с ребенком?

Стоявшая чуть дальше женщина с булочками твердила:

— “Ибо Ты устроил внутренности мои и соткал меня во чреве матери моей. Славлю Тебя, потому что я дивно устроен. Дивны дела Твои, и душа моя вполне сознает это”[22].

Мать девушки оглядела братишек-сестренок Доми.

— Постыдились бы детей в это втравливать, — упрекнула она.

— Во что — в это? — переспросил мистер Фостер. — Что тут ужасного?

— Вы их используете. Разве они в таком возрасте понимают?

— Зато нас хотя бы не убили, — вставила Сара. — Не разорвали на кусочки еще до рождения.

Мэри взяла девушку за руку.

— Говорили тебе, что будет на самом деле? — спросила она. — Залезут к тебе внутрь и разрубят на части твоего малыша. И высосут из тебя по кусочкам.

— Не слушай, Джоанна, — вмешалась мать. — Они просто запугивают.

— Могу фотографии показать, — вызвалась Мэри. — Ручки, ножки. Оторванные головки.

Обводя взглядом толпу, мать девушки остановилась на мне — и стала на меня надвигаться. Сара еще крепче вцепилась в мою руку.

— Ты же не из этих? — спросила меня мать девушки. — Пусти нас.

До сих пор не пойму, чем я внешне отличалась от остальных.

Может быть, она заметила, что на мне нет значка — золотых ножек.

— Пусти нас. — Она попыталась протиснуться между нашими сплетенными руками, налегая всей тяжестью.

— Э-э, — прикрикнула медсестра, — извините, но так нельзя!

— Нет, можно! — Мать девушки толкнула меня.

— Наших бьют! Наших бьют! — закричала Сара.

Но я уже оторвалась от нее, моя ладонь выскользнула из ее руки. Мать и дочь устремились в просвет, и медсестра протолкнула их в дверь.

— Спасибо, — сказала мне девушка на ходу одними губами.

И пусть потом я это скрыла от миссис Фостер, явно во мне разочарованной, но мать девушки на самом деле меня не толкала, я сама отступила.

Все опустили плакаты, разжали руки. Сара и Мэри заплакали. Некоторое время все молчали.

Потом отец Линч сказал:

— Помолимся за них, — и преклонил колени прямо на бетоне, и мы следом, и двое из мальчиков Фостеров тоже заплакали, и даже кое-кто из взрослых. — Помолимся вместе, — велел отец Линч, — за маленькую загубленную жизнь, встанем же рядом с Девой Марией, чье святое имя разит наповал нечестивцев и изгоняет дьявола со всеми его кознями. И попросим заступиться за все души, даже за души нечестивцев, ибо величайшая из всех нужд — это нужда в милосердии Божием.

Под коленом у меня оказался острый камешек, но я не смела его убрать. Так мы и стояли, читая “Отче наш”, “Радуйся, Мария”, “Славословие”, а там — в клинике — медсестра мыла руки, готовила инструменты. И слезы щипали глаза, катились по щекам, и я не сразу поняла, о чем плачу, но тут вспомнила, как в день, когда мы узнали про Эми, мы молились всей школой. Миссис Фостер, поймав мой взгляд, кивнула. Камешек впился в колено.

Глава 29

В среду, в предпоследний школьный день, мы с отцом поехали в аэропорт встречать его брата, который должен был прилететь на свадьбу. Пока мы ждали, отец купил мне фанту, от которой язык у меня стал оранжевым, и мы сели на жесткие пластиковые сиденья, рядом с пепельницами, наполненными песком. Отец дал мне пригоршню двухцентовых монет для игрового автомата на стене — мама и близко меня не подпускала к игровой зоне, где вечно толпились мальчишки, — и я по одной скармливала монетки автомату и жала на серебристый рычаг внизу, чтобы по дорожке запрыгал блестящий шарик. Если шарик проваливался в нужную дырку, я поворачивала ручку, чтобы получить приз — еще несколько двухцентовых монет, — и даже если казалось, что я проигрываю, у меня оставались деньги, чтобы поиграть еще. Я бросала монетки, вертела ручку, слушая, как прыгает в автомате шарик; не хотелось думать о том, что через несколько дней мы придем сюда снова, отец, миссис Прайс и я, и сядем на самолет до Окленда, а оттуда отправимся в круиз. Когда объявили рейс дяди Филипа, мы поспешили к выходу для встречающих и стали высматривать его на трапе. Рядом с нами стоял человек с табличкой “Вдова”.

— Как думаешь, что это значит? — шепнула я отцу на ухо.

Отец бросил взгляд на человека с табличкой.

— Должно быть, какая-нибудь шутка, дружок.

Из-за того, что трап был наклонный, пассажиров сразу не видно было как следует: сначала появлялись ботинки, потом ноги целиком, затем корпус и, наконец, лицо.

— Белые кроссовки? — гадал отец. — Серые туфли?

Я не могла угадать, потому что дядя Филип жил в Австралии и я его знала не очень хорошо. Как-то раз он приехал на Рождество и подарил мне спортивный костюм, таких у нас в Новой Зеландии было в те времена не достать, и я его носила, пока не выросла из него совсем. Приезжал дядя Филип и на мамины похороны, это он увел отца от могилы, когда рядом никого уже не осталось, только могильщик с лопатой. “Если я уйду, все станет необратимым”, — твердил отец.

Дядю Филипа я узнала, как только он вышел из вращающихся дверей, — вылитый отец, только чуточку выше ростом и загорелый, но те же рыжеватые волосы, тот же большой, улыбчивый рот. Он постоял, вглядываясь в толпу, а увидев, как мы ему машем, подбежал, хлопнул отца по спине, чмокнул меня в щеку, оцарапав щетиной.

— Боже, да ты копия мамы, — заметил он. — Ох, простите, простите.

— Ничего, — отозвался отец. — От этого никуда не денешься.

— Уж лучше в маму, чем в нас, а? — Дядя Филип двинул отца кулаком в плечо.

— Как долетел?

— Что-то посадочная полоса у вас куцая. Думал, мы прямиком в море ухнем.

— Это дело привычки.

Когда мы уходили, человек с непонятной табличкой все еще ждал.

В зоне выдачи багажа дядя Филип, облокотясь на тележку, спросил:

— Ну так что думаешь, Джастина? О свадьбе и прочем.

Я откашлялась.

— Это хорошо, — ответила я. — Папа счастлив.

— Вижу, — кивнул дядя Филип. — Облизывается, как кот на мышку.

— На сметану, — поправил отец.

— Мышка, сметана, не все ли равно? Теперь-то она никуда от него не денется.

— Это уж точно.

Мимо громыхали чемоданы. Один, серый с побитыми уголками, грозил сползти с ленты, и дядя Филип вернул его на место, поддав ногой.

— Но достойная ли она для него пара? — спросил он у меня. — Или ей только секс нужен?

— Фил! — одернул брата отец.

— А что? Я о тебе пекусь. — Он понизил голос: — Очень уж все быстро, вот что я сказать хочу. Надо, чтобы ты был уверен.

— Я уверен.

— Джастина?

Я пожала плечами:

— Он уверен.

— Что