Почтовая открытка - Анна Берест Страница 55

— А мне как раз очень понятно! В своем письме она пишет: «Я часто упрекала себя, у меня ведь была хижина возле Пикотьера». Это сильное слово — «упрекала», его просто так не употребляют. Есть что-то, что мучит ее с момента ареста, засело глубоко в душе… Июль две тысячи второго… Июль сорок второго… Поразительно, что она говорит обо всем так, будто дело было вчера: солдаты, кролики… По сути, она думает, что могла бы спрятать детей в этой хижине… Как будто считает, что ей нужно оправдываться перед тобой. Как бы говорит: может, я могла бы спрятать Жака и Ноэми у себя, но их бы все равно обнаружили… Не ставь это мне в вину.

— И правда. Она как будто чувствует себя обязанной передо мной отчитываться. Она как будто оправдывается в чем-то.

Внезапно у меня в голове все проясняется. Кристально ясно. Все идеально совпало.

— Дай мне сигарету, мама.

Ты что, опять куришь?

— Да ладно, пустяки, всего пол сигареты… Вот как я себе все представляю. После войны Колетт ощущает свою вину. И не решается затронуть эту тему с Мириам. Но она все время думает про арест Жака и Ноэми. Проходит шестьдесят лет, и она получает твое письмо. И думает, что ты хочешь как-то ее расспросить, узнать, есть ли ее ответственность в том, что случилось во время войны. Это неожиданно, она в смятении и отвечает тебе вот таким письмом, в котором косвенно затрагивает тему совершенной ею ошибки, упрекает себя, как она говорит. Ей восемьдесят пять лет, она знает, что скоро умрет, и не хочет расплачиваться на том свете. Поэтому шлет открытку, чтобы облегчить совесть. — Вроде логика есть, но мне трудно в это поверить…

— Все сходится, мама. В две тысячи третьем году она была еще жива, она хорошо знала семью Рабиновичей. И у нее был под рукой твой адрес, ты ведь прислала ей письмо несколькими месяцами раньше. Не понимаю, что еще тебе нужно?

— Значит, получается, эта открытка — признание? — размышляет вслух мама, не до конца убежденная моими аргументами.

— Именно так. С одним показательным промахом! Потому что она послала ее тебе — но на имя Мириам. Изначально она подсознательно стремилась раскрыть все Мириам. Ты говоришь, что Колетт много тобой занималась, — она, должно быть, чувствовала долг перед подругой, ты так не считаешь? В каком-то смысле эта открытка — то, что Ходоровски назвал бы психомагическим актом.

— Яне знаю…

— Ходоровски говорит: «В генеалогическом древе (человека) обнаруживаются травмированные, „неусвоенные" участки, которые беспрестанно ищут облегчения. Отсюда летят стрелы в сторону будущих поколений. То, что не сумело найти разрешения, обречено повторяться и настигать другого человека, иную мишень, отстоящую на одно или несколько поколений дальше». Ты — мишень для следующего поколения… Мама, а Колетт жила по соседству с Почтой Лувра?

— Вовсе нет. Она жила в Шестом округе, я тебе говорила, на улице Отфёй… Не могу представить, чтобы восьмидесятипятилетняя Колетт вышла из дома в такую метель. Она бы переломала себе кости на первом перекрестке… и ради чего? Чтобы добраться в субботу до Почты Лувра. Полная чушь.

— Она могла попросить кого-нибудь бросить открытку в почтовый ящик. Вдруг ей кто-то помогал по хозяйству… и жил неподалеку от Лувра.

— Почерк на открытке и в ее письме совершенно разный.

— Ну и что! Она могла его изменить…

Несколько секунд я молчу. Все объяснялось, все укладывалось в четкую логическую схему, и все же.

И все же я верю маминой интуиции, а мама считает, что аноним — не Колетт.

— Хорошо, мама, я тебя поняла. Но все же хочется сравнить эти почерки… Чтобы потом не сомневаться.

Дорогой Франк Фальк!

Кажется, мы с мамой нашли автора открытки. Возможно, это женщина по имени Колетт Грее, которая дружила с моей бабушкой и хорошо знала детей Рабиновичей. Она умерла в 2005 году. Не могли бы Вы помочь мне узнать больше?

Франк Фальк ответил, как всегда, через минуту:

Вам следует написать Хесусу, криминологу, я дал Вам его визитку.

Давно надо было это сделать.

Уважаемый господин Хесус!

По совету Франка Фалька я посылаю Вам фотографию анонимной открытки, которую моя мать получила в 2003 году. Не скажете, что Вы об этом думаете? Не могли бы Вы составить психологический портрет автора? Определить его возраст? Пол?

Дать какую-либо информацию, которая помогла бы нам установить его личность? Прилагаю фотографии открытки с двух сторон. Заранее благодарю Вас за внимание к моей просьбе, Анн

Уважаемая Анн!

К сожалению, слов на открытке недостаточно для создания психологического портрета средствами графологии. Я могу только сказать, что почерк не выглядит спонтанным. Но это все.

Искренне Ваш, Хесус

Уважаемый господин Хесус!

Я прекрасно понимаю Вашу сдержанность. Необходимость делать анализ на основе нескольких слов ставит под вопрос достоверность Вашей экспертизы. И все же не могли бы Вы дать мне какую-нибудь информацию?

Я приму результаты, прекрасно понимая, что их нужно трактовать с крайней осторожностью.

Большое спасибо, Анн

Уважаемая Анн!

Вот несколько моментов, которые следует трактовать, как Вы говорите, с крайней осторожностью.

Буква «А» в слове «Эмма» очень необычна. Я бы даже сказал, что это большая редкость. Такой способ начертания — признак намеренно искаженного письма. Или того, что человек не привычен к письму.

Заметно, что написание имен слева на открытке кажется искаженным, в то время как написание почтового адреса выглядит искренним — так мы называем спонтанный, неизмененный почерк. Вопрос в том, является ли писавший слева и справа одним и тем же человеком. Я полагаю, да. Но не могу утверждать.

Цифры в адресе не дают информации. Надо понимать, что цифры для нас никогда не являются очень убедительными, потому что имеется только десять цифр, от 0 до 9, в то время как букв во французском языке двадцать шесть. Цифры никогда не бывают персонифицированными; мы учимся их выводить в школе, все одинаково. Они очень мало меняются в течение жизни человека. И никогда не представляют интереса для нашей работы. Здесь, на Вашей открытке, кроме очень угловатой тройки, остальные начертания очень распространены (с прописными буквами точно такая же проблема). Это все, что я могу отметить.

Больше мне сказать нечего.

Искренне Ваш, Хесус

Уважаемый господин Хесус!

У меня к Вам еще одна просьба. У меня есть подозрения относительно одного человека, и в моем распоряжении имеется письмо, написанное им от руки.

Не могли бы Вы сравнить