Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий Страница 52

будет ему счастье. Но Подлевского не зря считали чуть ли не самой речистой, «перпендикулярной» головой на сходках в «Доме свиданий». Не углубляясь в теоретические изыски, он чутко улавливал галоп событий, дегустировал ароматы эпохи, умел сопоставить разнородные элементы жизни – редкость! – и его мнение зачастую перечило тривиальным взглядам просвещённых коллег, нередко арендовавших его мысли.

Наслаждаясь теплом, безветрием и весенней свежестью, он обдумывал спич о содержании новой эпохи, и его ум вдруг встревожило воспоминание о валдайской речи Путина, которая несколько лет назад не просто смутила Аркадия, а произвела в нём душевный переполох, породила предчувствие бунташных времён.

О, он очень хорошо помнил обескураж, охвативший его после валдайской речи! В тот раз Путин тоже говорил о будущем, однако в ином измерении – о традиционных российских ценностях, о сбережении идентичности в меняющемся мире. В ушах звучали короткие, гвоздями вбитые в сознание вопросы, озвученные Путиным: «Кто мы?», «Кем мы хотим быть?». Когда Подлевский читал ту речь, его бил лёгкий озноб от ожидания худых перемен. Движение вперёд, говорил Путин, невозможно без духовного, национального самоопределения, а после 1991 года власть, государство, общество самоустранились от создания новой национальной идеологии, всё, мол, отрихтует могучая рука рынка; но выяснилось, что идеология не рождается по рыночным правилам.

Врезались в память и другие пассажи. Путин говорил: идеология развития обязательно должна обсуждаться среди людей разных взглядов. Или ещё: вместо оппозиции власти мы имеем оппозицию самой России, и с этим надо кончать, хватит самообмана, хватит вычёркивать из истории идеологически неудобные страницы, разрывая связь поколений… Перед глазами мелькнули утренние кадры ТВ: Мавзолей Ленина наглухо задрапирован. Но воспоминания бежали дальше: Путин резко выступил против идущего с Запада однополого партнёрства, против идеалов плотской любви, сокрушался, что мы сами чуть ли не поверили в западные бредни о том, какие мы плохие. Но вот оно главное и удручающее: он говорил о государстве-цивилизации, скреплённом русским народом, русской культурой, и снова – об идеологии национального развития, об упрочении национальной самобытности.

Подлевский глубоко вздохнул, закончив перебирать в памяти тревожную речь. В ту пору он считал, что особо важные слова президента – это зачатки национальной идеи, вексель, выданный обществу, народу; его-то Кремль оплатит исправно, Путин – из людей длинной воли; уж не вегетарианский ли Сталин? Не отбросит ли Подлевского на обочину жизни, где разносят пиццу и сами штопают носки? Но, сопоставив валдайскую речь с нынешними верховными камланиями вздохнул снова – на сей раз с облегчением. Не только замаскированный Мавзолей, но вся верховная риторика бесконечно далеки от смысла валдайской речи, которая выглядела теперь лишь невыцветшим куском обоев на месте бывшего портрета. Вопросы «Кто мы?» и «Кем мы хотим быть?» не ждут ответа – без шума и пыли они сняты с повестки дня. Хотел подтвердить свои выводы, но загнул только два пальца – во главе культуры прочно встали либералы, а диалога людей разных взглядов нет и в помине, как вдруг явилась бесспорная мысль, объяснившая всё и сразу: «Другой Путин!» Да, другой, с головой погруженный во внешнюю политику, в социалку; к осени раздумья патриарха о национальной идеологии осыпались, обнажив поеденный временем ствол патриотизма, да и он теперь скорее вербальный лозунг, нежели рабочий инструмент власти.

Аркадий в вихре умоверчения поднялся со скамейки, зашагал вокруг пруда, обгоняя прохожих. Конечно, перед нами «Путин 2.0»! Он не изменил Мюнхенской речи, которую цитируют часто, однако в идейном смысле выглядит исчерпанным, замкнувшись на социальном контракте с населением, а теперь и на панацее цифромании, – оттого валдайскую речь не вспоминают, она испарилась с медийного поля. Подлевский хорошо помнил: на Валдае он говорил, что власть и общество боятся даже прикасаться к вопросам национальной идеологии, и это плохо. Но сегодня сам Путин предпочитает возить шайбу в «Ночной лиге», шарахается от идеологических тем. В Кремле – смысловая пустота, прикрытая информационным шумом и площадной скоморошьей отвлекающей веселухой для народа, пар уходит в показные инициативы, в дрыгоножество, рукомашество. Логика обстоятельств, как говорил не к ночи помянутый Сталин, оказалась сильнее логики намерений.

И вдруг в мозгу выстрелила – именно вдруг и именно выстрелила! – другая неожиданная мысль: «Медведев сильнее Путина! Он осторожно и аккуратно, не спугнув, тёмным, шифрованным стилем уволок Путина в непроходимые топи прозападной макроэкономики, которые невозможно форсировать без идеологии национального развития, о чём раньше говорил сам Путин».

Мысли рвались вперёд со скоростью «ламбардини». Да, Медведев коллективный Медведев, сильнее Путина. И премьером снова станет Димон. Дело не в хитроумных политических раскладах или битве кланов, о чём струячат журналюги. Из всех щелей тянет: Медведев завлёк Путина играть на его, медведевском, поле, потому что теперь «Путину 2.0» здесь удобнее, легче, понятней, привычней, в прозападной системе координат всё можно рассчитать до рубля. Зона комфорта! Субстанция сама плывёт, это за жемчугом надо нырять вглубь. Какой-нибудь Глазьев – что-то вроде бадминтона при штормовом ветре, пусть и на своём поле. Зачем рисковать? О боже! Прав был Макфол, оповестивший мир, что Путин стал частью истеблишмента. В лихорадочной спешке, чтобы не успел опомниться от высокого выборного процента, его кроют глазурью и глянцем, эпатажные фрики с ТВ на грани кумироточения лепят культ верховной непогрешимости. Да и сам он бронзовеет: косвенно сославшись на свою знаменитую фразу «Замучаетесь пыль глотать!», не повторил её, назвав грубоватой. Подлевский даже ускорил шаг в такт взлёту настроения. Как его осенило! Воспоминание о валдайской речи помогло здраво оценить переуклад жизни: что было – что есть. Нет, грядущий день не несёт угрозы его личным планам. Путин и впредь будет смешивать французский с нижегородским – государь слаб! кормчий сел за вёсла, и значит, курс проложат другие. Но по этому поводу – ша! Это для ферштейнеров, для понимающих. Главное, при идейном и моральном хаосе, при неразберихе, чреватой ростом вялого, вязкого недовольства, Подлевский, содержант эпохи, – как рыба в воде.

Стремительный бег мыслей невозможно было остановить. Осознав, что его не будет плющить, что не придётся, по старой американской пословице, мчаться ради спасения до канадской границы, что общая российская ситуация благоволит ему, Подлевский сразу переключился на поиски конкретных способов решения своей проблемы.

Увы, на ум не шло ничего путного, он не знал, не понимал, как подступиться к богодуховской квартире со стороны. Мелькнула мысль потревожить Хитрука, однако он её отбросил: тухло, несолидно, бесполезно, да и как объяснить? Можно себя дискредитировать. Вообще прежде всего ему нужен грамотный совет относительно вектора действий. Но едва подумал о совете, как из хаоса вариантов словно титры на видео, всплыло имя