Изгой - Сэди Джонс Страница 5

– Да я не играю уже.

– Нет, играешь!

Он толкнул Льюиса на землю и тут же стал озираться, опасаясь, что попадет за драку. Льюис поднялся на ноги и осмотрел ссадину на руке.

– Отстань. – Он направился к отцу.

– Льюис, веди себя прилично! Это церковный двор, а не школьный.

– Да, сэр. – Льюис взял маму за руку.

– Здравствуй! – окликнул кто-то.

Голос принадлежал Дики Кармайклу. Льюис неприязненно покосился на сияющие пуговицы его пиджака. Он не понимал, почему мистер Кармайкл остался дома, а отца забрали на войну. И почему он всеми руководит и теперь снова станет отцу начальником. Справедливее было бы наоборот.

– Рад, что отец вернулся?

– Да, сэр.

– Может, теперь чаще будешь появляться в церкви, – подмигнул мистер Кармайкл. Явно камешек в мамин огород, и Льюис не ответил.

Гилберт расхохотался:

– Да, уж теперь-то я наведу порядок в доме.

Льюис бросил взгляд на маму. На ее лице играла улыбка.

– Как же я буду без черной мессы?

Дики и его жену Клэр как ветром сдуло. Они вошли в церковь со своими дочерьми – старшей и младшей, в одинаковых двубортных пальтишках, шляпках и лаковых туфлях.

– А нельзя обойтись без сомнительных шуток? – спросил Гилберт.

– Нет, дорогой, никак нельзя. – Элизабет поцеловала его в щеку, и они направились ко входу.

В церкви было, как всегда, невыносимо. Льюис с мамой исподтишка корчили друг другу рожи, и это хоть немного помогало держаться. Казалось, служба никогда не кончится и Льюис так и просидит тут до конца дней своих, а потом тихонько сгниет под скамейкой. Он старался не ерзать. Пробовал считать балки на крыше и читать псалтырь. Обдумывал обед. Обдумывал уши викария. Таращился на затылки сестричек Кармайкл, чтобы взглядом заставить их обернуться, но девятилетняя Тэмзин ничего не заметила, а с четырехлеткой Кит нечего и стараться. И в крикет не поиграешь, пока не потеплеет, подумал он.

Низкое небо над церковью как будто налилось свинцом, пронизывающий ветер принес первые капли дождя, и вскоре крыши домов заблестели от воды. Под каждой крышей готовился воскресный обед и горел камин. Дома стояли вдоль извилистой дороги, ведущей в деревню, окруженные живыми изгородями из рододендронов и лавровых деревьев. Особняк Кармайклов в тюдоровском стиле выходил к лесу, и оттуда к дому Олриджей можно было пройти, минуя дорогу. Элизабет часто гуляла тем путем с маленьким Льюисом. От Кармайклов рукой подать до почты, магазина и церкви на главной улице, но по мере удаления от деревни расстояния между домами становились все больше. Встречались постройки двадцатых годов, в том числе и дом Олриджей, и даже более поздние. Кроме того, сохранились и старые коттеджи, которые в прошлом относились к усадьбе Кармайклов.

Маленький, похожий на игрушечный вокзал находился в миле отсюда. К нему вела дорога, скрытая под кронами деревьев. Почти все мужчины работали в Лондоне, и некоторые участки дороги пришлось расширить, чтобы избежать заторов. С началом войны вокзал стал символом встреч и расставаний. Доносящийся издалека шум поездов наполнился особым смыслом. Хотя многие вернулись домой, казалось, до мирного времени еще далеко. Повсюду велись разговоры о том, что придется восстанавливать все с нуля. Изначальная эйфория от победы быстро сменилась недоумением: от сводок новостей по-прежнему веяло смертью и ужасом; да и вернулись с войны далеко не все.

Дождь прекратился к концу службы. Люди стали разъезжаться. Некоторые шли пешком. Элизабет с таким рвением потащила Гилберта к машине, что тот расхохотался. Дома они пообедали – без изысков и без особых разговоров. Остаток дня тянулся бесконечно долго, по крайней мере для Льюиса. Заниматься обычными делами не получалось, а в присутствии отца почему-то было неспокойно. Льюис привык к женскому обществу, и мужчина в доме казался чем-то из ряда вон выходящим и немного опасным.

Льюис восхищался отцом и одновременно сторонился его, как незнакомца. С появлением Гилберта дом преобразился. Военную форму никто не сжег, и она висела в шкафу в гостевой комнате. Льюис предпочел бы, чтобы отец носил форму и оставался далеким героем, а не ходил рядом и не вмешивался в их жизнь. В костюме и твидовой куртке у Гилберта был более домашний вид, однако для Льюиса он оставался чужаком, притом внешне знакомым, и от такого противоречия голова шла кругом.

В ночь, когда Гилберт вернулся, они с Элизабет занимались любовью – сначала робко и неуклюже, как будто в первый раз, а потом жадно и с прежней страстью. После Элизабет заплакала слезами благодарности, а Гилберт прижал ее к себе и спросил: «Что с тобой?» Можно подумать, сам не знал.

– Дома непривычно, да?

– Само собой. А какого еще ответа ты ждешь?

– Даже не знаю. Мне хочется залезть тебе в голову. Хочется понять, что ты испытал, о чем сейчас думаешь. Понять, счастлив ты или нет. Ты никогда ничего не рассказываешь.

– А, ладно. Я думал о том, как здорово валяться на настоящей простыне.

– Да ну!

– А что такого? Еще о том, что ужин был вкусный.

– Прекрати!

– Честное слово! Можешь считать меня примитивным.

– Так что, в Северной Африке желе не дают?

– Вообще-то на Рождество нам давали желе.

– Что же ты Льюису не сказал? Он бы лопнул от восторга!

– Кстати, о себе расскажи. Как ты провела войну, дорогая?

– Очень смешно.

– И все-таки.

– Я знаю, что кошмарно пишу письма, но в общем мне нечего к ним добавить.

– Занималась Льюисом?

– Да, и в основном сидела дома. В город редко выбиралась.

– Не тоскливо было одной?

– Конечно, тоскливо. Но пару раз заезжала Кейт, когда ей удавалось вырваться. И Льюис – настоящий друг.

– Ты его балуешь.

– Да нет. Я ему не потакаю.

– Ничего, скоро начнешь.

– Тебе завидно?

– Разумеется, нет. Но я не понимаю, почему ты не нашла ему няню. У тебя было бы больше свободного времени.

– Будь у меня хоть немного больше времени, я бы за пару минут надралась до полной отключки.

– Лиззи!

– Господи, да на что бы я тратила это свободное время? Ездила бы в гости к Клэр Кармайкл или Бриджет Каргилл? Или в город, где попала бы под бомбежку и меня бы по кускам собирали?

– Что за выражения?!

– Не занудствуй!

– В сентябре он поедет учиться.

– Да, поедет. Хотя, по-моему, восемь лет – слишком рано.

– Всем остальным тоже будет по восемь. Ты станешь по нему скучать.

– А он по мне.

– Школа пойдет ему на пользу.

– Наверное.

– Я вернулся, и тебе уже не будет так одиноко.

– Ты будешь приходить домой по вечерам?

– Да, каждый вечер.

– Прямо не верится.

– Я знаю.