(не)свобода - Сергей Владимирович Лебеденко Страница 5

– Вы отдаете себе отчет в том, что ваш отказ приведет к тому, что мы отменим снижение верхнего порога по вашему приговору?

– Смотрите, сейчас еще раз передумает, – съехидничала прокурор Грызлова.

Шпак испуганно глянул на адвоката, тот ответил ему успокаивающим кивком. Что ж вы делаете оба, а.

– Да, ваша честь, – повторил Шпак.

В окно было видно кирпичную стену дома напротив. Раньше она была светлой, но теперь постепенно рыжела. Близился теплый вечер. Обсыпанная листьями ветка легко покачивалась туда-сюда.

– Хорошо, принято. Суд постановил отменить рассмотрение дела в особом порядке. У вас там ходатайство было? – Марина взглянула на Багришина.

– Да, ваша честь.

– У обвинения есть возражения?

– Да, мы возражаем, ваша честь, – послушно подал голос Метлицкий. – В материалах дела исчерпывающим образом описаны обстоятельства задержания подсудимого и факты оказания сопротивления сотрудникам полиции. Кроме того, старший сержант Захорудько в тех же показаниях исчерпывающим образом описывает, что происходило на несанкционированном мероприятии. В связи с этим я полагаю, что…

– Так ведь там не было его даже, Захорудько вашего! – воскликнул с места адвокат Багришин. – Для этого я и прошу приобщить запись!

– Знаем мы, как ваши записи делаются, – холодно заметила прокурор Грызлова.

– К порядку, стороны! – сказала Марина, стараясь сохранить как можно более спокойный голос. Краем глаза заметила: рыжина за окном как будто стала темнее. Надо быстрее с этим заканчивать.

– Суд рассмотрел данное ходатайство и отклоняет его, поскольку суд не находит оснований не доверять показаниям сотрудников полиции, – сказала Марина, стараясь не глядеть на Шпака и на человека в черной шляпе в глубине зала.

Багришин скрыл разочарование под маской деловой заинтересованности, но его выдал бешеный стук по клавишам.

– Обвинение, как быстро сможете вызвать свидетелей?

Посовещавшись, троица прокуроров распалась, из нее вынырнул Метлицкий:

– Полчаса хватит, ваша честь.

– Суд объявляет перерыв на тридцать минут, – сказала Марина, после чего поднялась – проверила, держится ли мантия, – и скрылась в совещательной комнате. Пристав, покрикивая, стал очищать зал от людей. Осталась только клетка со Шпаком.

Совещательная комната была небольшим кабинетом. Слева стол со старенькой радиомагнитолой, рядом – еще один стол, повнушительней, дубового шпона; на нем несколько телефонов, блокноты, ручки, потрепанные кодексы – облеплены стикерами, все устарели на несколько лет. Ветер через открытую форточку шевелит тканевые жалюзи. У стола – кожаное кресло, как бы приглашающее на нем вздремнуть. Со стены улыбается Путин, под ним – папки, папки, еще папки, башни из папок, которых оставили тут, словно брошенок в детдоме.

В тишине совещательной комнаты дверь громыхнула почти истерично.

Марина сняла очки и выдохнула.

Облокотилась о стену, достала телефон и открыла «WhatsApp». Нашла переписку с Виталием Константинычем, стала набирать сообщение.

«Ты можешь писать или звонить мне всегда, – говорил Константиныч, зампред Мосгорсуда. – Если журналюги охуели и пристают – пиши. Если вырубаешься в три часа ночи и не понимаешь, нахуя тебе эта работа, – пиши. Если почувствуешь, что тебя прижимают, что херня какая-то по служебной линии происходит, – пиши. Для судьи нет нерешаемых проблем».

Она написала.

Константиныч ответил через две минуты:

Мало их драли, совсем оборзели уже. Сколько журналистов в зале?

Марина ответила.

А этот, он откуда? Не знаешь? Узнавала у секретаря?

Не знаю, но он какой-то стремный… И у него диктофон((

Мариш, ты же без пяти минут председ районного суда. Не сцать и не боятся!!)) Не Навальный же! Всем пох

И бля, какого Багришин со своими ходатайствами попер? На особый порядок? Я этого Багришина помню, защищал у меня в одиннадцатом году грязь эту. Адвокатуру эту разгонять пора, это враги.

Марина погасила экран и закрыла глаза. Напряжение ослабло, но вместо него пришло какое-то чувство усталости. Как же ей всё это надоело.

Для таких случаев – когда нужно была снять усталость, – годился секс, и ее уже какое-то время занимал вопрос, можно ли тайком заняться сексом в совещательной комнате (фантазия об этом рождала приятные ощущения где-то в районе живота), и единственное, что по большому счету смущало Марину, – что занятия сексом под взглядом Путина со стены было не то чтобы, ну, кощунственным… Но каким-то нарушением негласных рамок, которые она переступать была не готова.

Хор, я поняла! Спс, Константиныч! Целую

Держись, Марин! Ты космическая)) еще сделаем из тебя вторую Хозяйку!))

Марина усмехнулась. Ну, с этим Константиныч перегнул. Любой московский судья знает: Хозяйка Мосгорсуда у них как Ленин в Мавзолее: была, есть и будет только одна.

Марина прижалась спиной к стене, стараясь сделать так, чтобы позвоночник сквозь ткань мантии и спортивного костюма почти соприкасался с обоями. В детстве мама заставляла ее так делать почти каждый день: у Марины долгое время была неправильная осанка, и мама опасалась, что у дочери разовьется сколиоз. Но как-то обошлось: возможно, благодаря таким вот получасовым стояниям у стены, а возможно, никакого сколиоза у нее и так не случилось бы.

Марина задержала дыхание.

Стояла полная тишина. Только на стене тикали часы с дешевым серебристым циферблатом.

На какое-то мгновение Марине показалось, что теперь-то всё закончилось. Она прощупала свои рёбра, позвонки, провела ладонью по ключице – и всё это вроде как было ее, а вроде уже и не совсем, как будто бы всё существовало отдельно от нее, каждая косточка была уже частью тела, ей самой не принадлежавшего, и сама она уже не то чтобы жила, но и не то чтобы умерла, а что-то между – лимб, повисшее в невесомости тело бессмертного космонавта, буддистский монах в бардо. Где-то там, снаружи, остались горе-оппозиционер, его адвокат и прокурор, Константиныч и Маринины амбиции, несомненно привлекательные, конечно, вот только ли смогут они конкурировать с этим – с чернотой, с пустотой, с ничто.

Телефон завибрировал опять. Марина нехотя открыла глаза и взглянула на экран.

Мам, а ты заберешь меня сегодня из школы?

Марина нахмурилась. Вообще-то сегодня была очередь мужа забирать Сашу. Договаривались они всегда за неделю вперед и на два-через-два, иначе распланировать было трудно: Егор мог задержаться в офисе точно так же, как и Марина. Саша просился возвращаться домой самому – восемь лет все-таки, уже большой, – но тут против была уже Марина: мало ли, вдруг кто захочет насолить судье и что-нибудь сделает с ребенком?..

«Ты просто параноишь», – говорил Егор, когда эта тема опять всплывала в их – не очень частых