Фарфоровый птицелов - Виталий Ковалев Страница 46

289

Интересно, кто-нибудь уже додумался вставить в свой фильм такой коротенький эпизод: идёт перепалка между героиней и героем, и вдруг герой на мгновение замирает и как бы отстраняется от происходящего.

— Что с тобой?

— Мне вдруг показалось, что мы не существуем, что мы только комбинация цветных пятен на белом полотне, всего лишь двигающиеся изображения на экране, иллюзия, понимаешь? Так жутко! С тобой никогда ничего такого не случалось?

— Боже мой, и какой только чуши в твою дурацкую башку не приходит! О чём это мы спорили? Из-за тебя я забыла. Ах, да!..

290

Шахматы даны людям для того, чтобы без переживаний и угрызений совести давать выход излишкам отрицателной энергии. В этой игре узаконены коварство, хитрость и агрессивность. Смешно было бы представить маститого шахматиста, возмущающегося неожиданным ходом противника: «Как вы смеете, это же непорядочно — заманить моего короля в ловушку и потирать руки от удовольствия. Милостивый государь, я отказываюсь с вами играть и больше никогда не подам вам руки! Адью!»

291

«Из-за холмов добра не жди!»

А ведь большая часть тех, кто в молодости, читая «Черта на колокольне», посмеивался над глупыми, ограниченными старичками с трубками и мещанскими домиками в облицованной кафелем долине, к концу жизни с горечью обнаруживают, что сами-то они просто не сумели построить такой домик, завести трубочку, серебряные часы и очаг со вкусно пахнущей варёной свининой. Не пробились бедняги в облицованную кафелем «элитную» долину!

292

Угнетала мысль, что в жизни человека смысла не больше, чем в жизни мухи. И вот пришло утешение: «Но ведь и не меньше же!»

293

Грызутся две головы дракона. Третья же, «интеллигентная», сокрушается: «O tempora! O mores!.. Vanitas vanitatum!.. Sic transit…» — жалко её, несчастную.

294

Потрохами мы чуем: невидимый мир манипулирует нашими коллизиями. Сам же он недосягаем для нас. Пространство густо нашпиговано всяческой жизнью. Дерутся незримые и неосязаемые паны, трещат чубы у зримых и осязаемых холопов.

295

Не все встроенные в нас программы вызывают восторг. Ваяние себя — избирательное распрограммирование сознания. Прополка навязанностей. Оставить полезные и убрать вредные. Но не слишком махать тяпкой, а то ведь и сама-то жизнь наша — тоже навязанность.

296

Мне кажется, я занимаю определённый объём. Например, когда я сажусь в ванну, уровень воды поднимается. Или вот ещё: лёд хрустит иногда под моими ногами, а в солнечную погоду я отбрасываю тень. Меня иногда спрашивают: «Сколько времени?» или «Как пройти туда-то?» И я, представьте, отвечаю: «Без пяти два» или: «Вот сюда и направо». Прямо посреди моего лица красуется нос, и я могу до него дотронуться, а как-то однажды я, помню, вымыл свои уши. Ужас! У меня и вдруг — уши! Выходит, аз есмь? Похоже, что есмь. И всё-таки как-то не верится.

297

Отражению в витрине: «Да, пожалуй, кто поумнее — действительно не родятся.

Ну и ладно, обойдёмся!»

298

Что делать с ни к чему не пригодными людьми?

В клакеры их! Искренние, бескорыстные, влюблённые в свою работу клакеры получаются из таких людей. Что это за спектакль вышел бы, если бы все забрались на сцену, а в зале — никого? А кто же будет сокрушаться, вздыхать, восхищаться?

«…и в жизни, похожей на сон, я каждому тайно завидую, и в каждого тайно влюблён».

299

Упаси, Боже, совсем не заботиться о комфорте. Можно докатиться до скотского состояния.

300

Будь я Бог:

«Эй, стража, люди, кто-нибудь!»

Всем до единого жителям Земли выделить по личному цветущему островку в тёплых широтах!»

— «С лазоревой водой и изумрудным дёрном?»

— Ну, конечно, бездельники! Да поживей!

301

Как-то давным-давно в командировке вздумалось мне заглянуть в Москве в ресторан «Прага». Сверну, думаю, шею рублям этак тридцати! Не смог. Такой блеск, такая чистота и солидность — куда мне, я же «ни ступить, ни молвить не умею». Развернулся — и в дрянненькую простецкую забегаловку. Хорошо-то как, будто от верной погибели спасся.

302

Майское утро. Луг. Цветы. Солнце. Жеребёнок рядом со своей безмятежно щиплющей траву маменькой. Стоял, стоял, и вдруг как ударит всеми четырьмя копытцами, как подпрыгнет, да как бросится галопом неведомо куда! Как я его понимаю! Со мной такое бывает. Ранним утром на берегу океана стоишь, вдыхаешь свежий ветер, и вдруг — страшное желание подпрыгнуть и нестись куда-нибудь во все лопатки. Кажется, если этого не сделать, просто лопнешь от дурацкого, непереносимого, как щекотка, восторга.

303

В графе «Источники доходов»: неограниченный кредит у церковных мышей.

304

Что сказать о жизни?

Тут подают очень хороший суп. Но… для очень крепких желудков.

305

Счастье редко гостит там, где есть все условия для счастья.

306

Мух стало меньше. В былые времена они не давали житья. В аптеках продавались листочки с надписью «Мухомор», их клали в тарелки, сверху наливали сладкую водичку, мухи толпами летели на это лакомство, а потом… Потом беспомощно лежали на спине и едва дрыгали лапками. К чему я это? Да вот заговорили о декадансе, об этом утончённом лакомстве для интеллектуалов, я и вспомнил про сладкую водичку в блюдечках. Похоже ведь: восхитительно дурманящее питьё, беспомощное дрыганье лапками…

307

Занавес заупрямился. Герой устал стонать, героиня досыта нарыдалась, зрители хихикают — заело, и ни в какую. Излюбленная шуточка жизни.

308

К телу и его потребностям нужно относиться как к своей любимой собачке. С добродушной иронией. Пёсику до зарезу необходимо обнюхивать пни, облаивать велосипедистов, гоняться за кошками, а мудрый хозяин смотрит поверх газеты на всё это и посмеивается в усы. Как бы не так! Кончится тем, что пёсик будет посмеиваться в усы, а хозяин — обнюхивать пни. Тело, оно с норовом.

309

Качество жизни в стране зависит от качества людей, от среднего показателя количества совести на душу населения. Истина простая, но, увы, совсем не доходчивая.

310

Ещё одна простая истина, автоматически приводящая ко всеобщему счастью: «Возлюби ближнего, как самого себя». Это свойство, наверное, могло быть «программным путём» заложено во всех людей. Как можно, наверное, было создать всех нас питающимися одним воздухом. Но тогда чем бы мы заполняли жизнь? «Кето фер?» А так мы мучаемся, и страдаем, и совершенствуемся — бесконечная пьеса на необозримых подмостках.

311

В троллейбусе.

«Вы разве не помните меня? Ровно четыре месяца и