Мальчики и другие - Дмитрий Гаричев Страница 43

я не собираюсь тебе мешать и лечить потом не собираюсь тоже, но во вторник приедет сборщик, и если ты не уверена, что к тому времени вернешься, то хотя бы объясни, как тебе что расставить, чтобы потом не было очередного скандала. Пусть ставит как получится, сказала Лена, мне все равно, если я не захочу, я просто не стану там жить. Я тебя поняла, ответила мама, спасибо. Лена отключилась и теперь рассмотрела, что на том этаже, где она спала, вывесили пододеяльник, на котором даже с земли был различим серый казенный штамп: вид был настолько позорным, что она скорее сбежала со двора за дом и оказалась перед угольными гаражами, о которых уже успела забыть.

Собранные из широкого металла, они напоминали минные корабли, не хватало лишь флажков на завершениях крыш; в любой из них вошло бы по грузовику много больше того, на котором ее привезли; словно кожаные, их бока маслянисто лоснились. Двери замыкала целая паутина из засовов и штанг, и, даже случись при Лене ключ, она не нашлась бы, куда его вставить; эта сказочная механика, превращавшая двери почти что в печатные пряники, вдохнула в нее восторг, она сделала на телефон несколько снимков, а потом рассмотрела, что чуть ниже уровня глаз в каждую дверь врезано еще по окошку размером с тетрадку. Эти были заперты на простую задвижку, Лена легко открыла то, напротив которого стояла, и в маленький проем свесилась гроздь седоватых волос, пересыпанных редкими перьями. Она тронула их пальцами и отступила, решив не проверять, что лежит за другими дверьми.

Плещущий над двором пододеяльник был ей ненавистен, и Лена отправилась наверх, чтобы снять его: в этой квартире была всего одна комната, зато с неслыханной мебелью, упирающейся в потолок черными арочными веерами. Терпеть это одной было больше нельзя, она сделала еще фото и выложила одним постом вместе с уличными, а потом, спохватившись, наконец сняла пододеяльник с балкона. В комнате было не на чем спать, но на кухне остался диван-уголок, над которым держалась советская чеканка с морским коньком, а к подножию плиты был приставлен крохотный чугунный утюг. Все это так сходилось, что она не откладывая забрала из прежней квартиры рюкзак и попавшееся под руку большое ведро, набрала воды для уборки, согрела ее на плите, нарвала из чертова пододеяльника тряпок и в недолгое время отмыла, что было можно отмыть, не рискуя, однако, соваться в санузел. Закончив, она достала «Зависть» и положила на чистую полку подальше от окна, села посреди комнаты на пол и взяла телефон: фотографии нравились многим, но никто ни о чем не спросил, и только приятель из городского лито, куда они оба ходили детьми, цитировал под постом самого себя из тех самых времен, Лена не стала лайкать.

Понемногу она устроила все как хотела: у соседей слева нашлись два тонких стула, из других домов были принесены лампа в виде скорее изысканной урны, чем вазы, журнальный столик на трех легких ножках, железный подсвечник и все-таки румынская маска. На новом месте перестали сниться сны, а побудка с турников звучала не так бесцеремонно, но все равно не стихала до тех пор, пока она не вставала к окну, откуда, как ни тянись, ничего не было видно. Ровный свет, одевающий местность, уже не томил ее, не мешал ни засыпать, ни просыпаться; воду из колонки больше не нужно было сливать по десятку минут, но земля ощущалась в ней так же, как прежде, как ни кипяти.

Освоившись, Лена стала бегать сперва вокруг поселка, по периметру, выложенному все той же черной резиной, а потом, осмелев, начала выбираться за рощу, на пустое шоссе; полевые дети увязывались за ней и рассыпались, заметив, что она смотрит через плечо. Она добегала до голого места, откуда были видны памятные ей мертвые сосны, здесь привычное небо начинало сбоить, упрямо темнея с каждым метром, и она поворачивала обратно, в свет. Уже никого не рассчитывая впечатлить, она выложила еще немного снимков с пробежек, и в конце концов однокурсник спросил «это где??»; Лена какое-то время раздумывала, а потом написала «на кипре».

После одного из забегов, давшегося ей неожиданно тяжело, на нее навалились давно позабытые сны: глупое происшествие на папиной машине, обрывки пожара в музыкальной школе, ночь на Курском вокзале с южными чемоданами; она несколько раз вскидывалась на узком диване, надеясь услышать стук по турнику, но во дворе была тишина, и морок снова уносил ее. Потом ей приснилось, что она разглядывает себя и видит, что вся ее кожа стала точно такого же цвета, как здешнее небо: старая газета, закапанная молоком; но прикасаться к ней было так сладко, как будто она одна одевала если не всех женщин мира, то уж точно всех летних девочек с вднх из второй половины двухтысячных. Задыхаясь, Лена сложилась пополам, обняв себя за бедра, и тогда-то ужасный турник загремел еще чаще обычного, словно на этот раз к нему подоспели сразу два звонаря. Она вскочила к подоконнику и стукнула по нему кулаками, боль пронизала руки; но внизу не успокаивались, турник заходился набатом, и Лена, не справляясь с подкатившим ужасом, бросилась на крышу, чтобы хотя бы иметь лучший вид.

Во дворе и вблизи гаражей было пусто, ничего не горело и не уходило под землю, и она уже хотела выкрикнуть какое-то проклятие, но увидела все же, что в поле рядом с грузовиком припаркован бронзовый «кадиллак» Вацлава: он однажды отвез ее до самого дома, умудрившись не застрять в их проулках. Турник утих, но весь воздух уже был захвачен тревогой; улегшись, она продолжала следить: Вацлав в рыжем свитере вышел из машины вместе с охранником, они вместе вытащили наружу Илью и еще одного длинного пассажира, в котором она, поразмыслив, узнала того школьного гения из городского лито. Их с Ильей отправляли, как она понимала, вперед, и школьному гению это не нравилось; охранник хотел толкнуть его в голову, но тот успел отпрянуть и яростно побежал через поле к роще, ему никак не стали мешать. Оставшийся Илья, лучше всех понимавший в подобных местах, поднял голову к крышам: Лену он увидеть не мог, но, еще повертевшись, Илья двинулся ровно к ее дому, а за ним и Вацлав.

Запереться на крыше было нечем, она ринулась в люк и почти упала в подъезд, но бесшумно, и скользнула к себе, не особенно зная, что делать: если они обойдут все квартиры, не выпуская из виду лестницы и двор, у нее не