Книга Гусыни - Июнь Ли Страница 40

– Мы все умеем хорошо и прилично выглядеть и можем устроить идеальный званый обед, но никто из нас не написал книгу, – добавила она.

Как рассказала миссис Таунсенд, все девочки были старше меня. Самой младшей была шестнадцатилетняя Маргарета. Остальным было семнадцать и восемнадцать. Каталина сказала, что к лету большинство из них будут готовы войти в общество. Или – это касалось некоторых девочек из Англии – поступить в секретарский колледж, а затем работать в Министерстве иностранных дел, где они найдут подходящих мужей.

Девочка, сидевшая рядом с Каталиной, американка по имени Хелен, отложила нож и вилку и повернулась ко мне.

– Скажи нам, Аньес, – сказала она, и мне сразу стало ясно, что ее французский никуда не годится. – Правда ли, что, прежде чем приехать сюда, ты ухаживала, – здесь она употребила английское слово, – за свиньями и козами?

– Ухаживала? – переспросила я.

Мне казалось, что я знаю это английское слово, но я не поняла ее вопроса.

Миссис Таунсенд вмешалась:

– Хелен, не смешивай языки, когда говоришь.

– Да, Касуми, – отозвалась Хелен по-английски, а затем повернулась ко мне и спросила по-французски, правда ли, что, как пишут в газетах, я лажу с сельскохозяйственными животными лучше, чем большинство моих ровесников.

– Ты не ешь мясо? – спросила я, изображая любопытство.

– Но мне не приходится знакомиться с животными, которых я ем, – ответила Хелен.

– Очень жаль, – сказала я. – У них у всех красивые клички. У одних даже хорошие манеры. А у других – не очень. Когда-то у нас была свинья по кличке Элен, так она была очень грубой.

Я чувствовала, что миссис Таунсенд за мной наблюдает, и другие девочки тоже. Каталина переглянулась с девочкой, сидевшей напротив.

– Как забавно, – сказала Хелен. – Нам так повезло, что ты здесь, с нами… – Она отвернулась на полуслове.

Я посмотрела на затылок Хелен. Фабьенна с легкостью могла бы свернуть ее красивую шею. Эта мысль меня успокоила, но позже той же ночью она вернулась и напугала меня. Фабьенна не отличалась мягкостью, но не была и убийцей. Она бы нагрубила Хелен, поймала пригоршню сороконожек и выпустила их ей в постель, но ей бы и в голову не пришло что-то решать с помощью убийства.

Возможно ли, что из нас двоих именно я отличалась болезненной мрачностью?

♦

Так началась моя новая школьная жизнь, которую я по сей день вспоминаю как странный и яркий сон. С каждым пересказом этот сон улучшается, преподнося новые детали и раскрывая забытые обстоятельства.

Солнечный свет из окна, скользящий по полу. Лунный свет из того же окна, легонько касающийся обрамленной акварели с изображением испанского собора. Можно ли сказать, что солнечный свет передвигается на крыльях, а лунный – словно на спине улитки? Грачи расправляли и складывали, расправляли и складывали крылья, прежде чем раствориться в сумерках, когда девочки, заканчивая занятия, изящно зевали – в такие моменты казалось: они только и ждут того, чтобы распрощаться с девичьей жизнью и вступить в другую – настоящую. По пятницам нам подавали рыбные пироги, которые я считала деликатесом, а остальные едва поклевывали, вспоминая улиток, которых ели с родителями в парижском кафе или в гостинице в Ментоне. Но вы, изящные девочки, – кто из вас когда-нибудь задавался вопросом, зачем бедные улитки усердно таскают свои раковины, если те ни от чего не защищают?

Первые распустившиеся кусты сирени, наполняющие воздух ароматом, который усиливается с наступлением темноты. Цветущие деревья в саду: боярышники и кребы. Пышные, но недолговечные цветы пионов. Мать-вьюрок, спешащая накормить птенцов. Три пианистки за тремя фортепиано, исполняющие разные мелодии. Атласные балетки учительницы танцев, перекинутые через плечо, как пара тощих безжизненных кукол. Картины французских импрессионистов и древнеримские скульптуры на слайдах «волшебного фонаря». Композиторы девятнадцатого века на граммофоне – их имена, как и музыка, кружили у меня в голове и навевали сон. Мы могли позволить себе роскошь принимать ванну так часто, как хотели, в отличие от девочек из некоторых других школ, о чем нам часто напоминала миссис Таунсенд. И раз в неделю приезжала миссис Фласк, которая мыла нам волосы с клинической тщательностью. Утро и вечер складываются в день. Дни и ночи складываются в неделю, месяц, жизнь. Перенесите меня в любой момент, укажите любое направление, и я смогу проследить свою жизнь. Детали порождают новые детали. Все эти детали дают надежду получить полную картину. Но полную картину чего? Чем больше мы помним, тем меньше понимаем.

Дни в Вудсвэе были прочно связаны со звуками гонга, бронзовой штуковины с выведенными на ней тушью японскими иероглифами, и эти звуки поначалу почти всегда заставали меня врасплох. В отличие от остальных девочек, у меня не было наручных часов; миссис Таунсенд, вероятно, не сочла их необходимой частью моего гардероба. Гонг обычно звенел, возвещая о трапезе, начале урока или отъезде на экскурсию, как раз в тот момент, когда я была чем-нибудь занята: умывалась или чистила зубы, как велела миссис Таунсенд; выбирала подходящий наряд для занятий, однодневной поездки или ужина – в этом мне часто помогала Каталина, поскольку существовало множество неписаных правил, известных всем девочкам, кроме меня.

Вскоре я научилась надлежащим образом ухаживать за собой и одеваться в соответствии с правилами миссис Таунсенд. Но кое-что во мне нельзя было ни смыть, ни скрыть под шелковой блузкой. В Вудсвэе я впервые попробовала пшеничные хлопья, которые, сколько бы ни стояли залитые молоком, казались мне на вкус как песок. Странно было видеть, как девочки пьют чай за завтраком. Я написала об этом в письме родителям, которые, как я знала, будут впечатлены. «С какими богачками она живет?» – подумают они.

По утрам у нас были занятия с миссис Таунсенд: языки, история искусств, литература. После обеда мы разбредались по дому, повторяли уроки, писали письма или бездельничали. Затем мы выходили в сад на занятия по осанке: я начала с книги на голове, но остальные девочки ходили по кругу, держа на головах тарелки с яблоками. Популярностью пользовался теннис – в моей комнатке была ракетка, хотя миссис Таунсенд не считала теннис для меня приоритетом. В дождливые дни мы собирались для составления букетов – за несколько лет проживания в Японии миссис Таунсенд стала искусной флористкой.

Дважды в неделю нас посещала мисс Гриффин, учительница танцев. Миссис Копп, учительница музыки из Лондона, приезжала со скрипкой в футляре и делила свое время между скрипачками, пианистками и певицами. Меня освободили от уроков