Песнь дружбы - Бернгард Келлерман Страница 39

— Эй! — пробормотал он. — Что с тобой такое? Это пройдет. Поверь мне, я знаю, это бывает, когда теряешь всякую надежду. Эй, Карл! Поверь, я знаю! Я тоже однажды решил ничего не есть. Я сидел тогда в заключении, в одиночке. И мне стало невмоготу. Эй, послушай же, Карл, это пройдет!

Рыжий подождал. Ни звука. Он подергал еще раз Карла за рукав, еще немного посидел молча и наконец тихонько вышел.

Антон действовал более бесцеремонно. Он повернул голову Карла и закричал ему в ухо:

— Да ты просто притворяешься! Вот ты каков, значит? Эх ты! И не стыдно тебе? Как это может взрослый человек устраивать подобный балаган?

Антон орал так, что по всему двору было слышно; кузнец не шевелился.

Десять дней Карл ничего в рот не брал. Он худел у всех на глазах, стал совершенно безучастен к окружающему и почти все время спал.

«Он хочет умереть, — сказал себе Герман, — просто-напросто умереть. Он не может перенести своей слепоты».

На двенадцатый день Бабетта решила зарезать одну из трех оставшихся у нее куриц. Она сварила бульон, от которого, когда она несла его в сарай, аромат распространялся по всему двору.

— Карл! — позвала она, усевшись у его койки, каким-то особенно нежным, воркующим голосом. — Карл!

Карл не пошевельнулся.

— Карл!

Карл натянул одеяло на голову.

— Карл!

Молчание. Карл больше не шевелился. Он совершенно исчез под одеялом.

Тогда Бабетта принялась бить по одеялу.

— Послушай, ты, — визжала она, — мы зарезали курицу— теперь их у нас только две, — и сварили тебе суп! — Раскаиваясь в том, что вспылила, она начала нежно гладить руку Карла. — Послушай, Карл, мы ведь любим тебя, за что ты огорчаешь нас? — Она снова рассердилась. — Неблагодарный! Чудовище! — кричала она. — Ты делаешь это только для того, чтобы помучить нас! Просто со злости! Дьявол ты, а не человек!

Она беспомощно заплакала и снова начала нежно гладить грубую руку Карла.

Одеяло оставалось неподвижным. Но немного погодя оно начало шевелиться. Наконец показалась голова Карла. Его черные очки были неподвижно устремлены в сторону Бабетты.

— Дьявол! Это я дьявол? Так ты сказала?

Его бледное лицо было мокро от пота.

Бабетта продолжала плакать. Она все еще ласково гладила его руку.

— Мы ведь любим тебя, зачем ты огорчаешь нас? — Она достала платок и вытерла его мокрое лицо. — Как ты потеешь! — Она всхлипнула и вдруг опять принялась пронзительно кричать: — Да, конечно, ты дьявол! Ты притворяешься из одной только злости, чтобы причинить нам горе!

Карл попытался подняться. Она поддержала его. Теперь он сидел прямо, словно воскресший из мертвых.

— Нет, — сказал он, — нет! Я не дьявол! Я не притворяюсь. Но я не могу тебе это объяснить. Почему вы не даете мне умереть? Я ведь не хочу вам причинить ни малейшего зла.

— Но ты причиняешь нам зло! Ты огорчаешь нас! А мы ведь любим тебя все, все! И я люблю тебя!

Карл насторожился. Потом покачал головой.

— Я только обуза для вас.

Бабетта торопливо гладила руку Карла. Да, она любит этого большого беспомощного человека, теперь она поняла это! Она любит его, как мать любит свое дитя, и она никогда больше не оставит его. Она гладила его колючие щеки.

— Будешь ты есть или нет? — ласково спросила она.

Карл сидел молча, ослабевший. Она начала его кормить, как ребенка, а он сидел, выпрямившись, и послушно ел куриный суп.

— Может быть, я действительно плохой человек, Бабетта? Может быть, ты права?

— Молчи и ешь, иначе еда не пойдет тебе на пользу. Ты обещаешь мне, что и завтра будешь есть? Обещай мне! — потребовала Бабетта, не веря своему счастью. Он покорно обещал.

Через три дня Карл, с провалившимися глазами, ослабевший и худой, словно воскресший из мертвых, кое-как вышел опять во двор. Он преодолел и это испытание.

— Теперь побереги себя, — сказал ему Герман.

Поберечь себя? Почему? Он хотел работать, хотя и чувствовал еще небольшую слабость. Он во что бы то ни стало хотел работать. Герман дал ему наточить нож. Несколько дней он точил ножи и топоры, ножницы — все, что нужно было наточить. Потом он снова принялся за свои ивовые прутья и начал плести корзины.

— Нам надо подумать, что бы еще ты мог делать на продажу, — сказала Бабетта, штопая чулки. Она умолкла и долго размышляла. — Грабли, например. Или маленькие ящички, в них отправляют посылки с фруктами. Или подставки для яиц — знаешь, такие, с дырками. И еще деревянные ложки и лопатки. Есть ведь уйма полезных и нужных в обиходе вещей. Ты только не думай, что тебе всю жизнь придется плести корзины!

Карл громко сопел. Его сердце было исполнено благодарности к Бабетте. Он так ясно видел перед собой все предметы, которые она перечислила. Может быть, у него еще будет когда-нибудь лавка, наполненная этими товарами. Может быть, жизнь на этом свете все-таки еще имеет смысл?

3

Бабетта поклялась, что отныне глаз не спустит с Карла, и клятве своей она была верна. Прежде всего его нельзя было оставлять надолго наедине со своими мыслями. Она поручала ему всевозможные дела.

— Иди-ка сюда, Карл, — просила она, — и помоги мне немножко. Одной мне не управиться. Ах ты господи милостивый, у меня ведь тоже только две руки!

Карл кивал головой. Он помогал ей стирать белье, чистил, скреб, таскал взад и вперед тяжелые ушаты с водой. Она бранила его, когда он делал что-нибудь не так. Нет, она его нисколько не баловала. Сегодня надо привести в порядок кухню — так больше оставаться не может. Нужно все вынести. Вот песок. Теперь нужно вымыть пол. Зимнюю грязь всю долой, кирпичи должны сверкать как новенькие.

— Завтра мы идем в город, чтобы продать твои корзины, Карл, — понятно?

Она попросту приказывала.

— Ладно, ладно!

Карл был так взволнован, что не мог уснуть в эту ночь. В город! С тех пор как он жил в Борне, он ни разу не бывал в городе. Ему снились страшные сны: его окружали грохочущие телеги, на него нападали собаки, огромные как телята, пьяные крестьяне набрасывались на него.

На рассвете Бабетта принялась нагружать Карла. Сначала она повесила ему на спину корзину, в нее вставила вторую, затем третью и так далее. В конце концов получилась целая башня из восьми корзин.

— Можешь спокойно прибавить еще, Бабетта, — говорил он.

— Нет, нет, больше нельзя!

В правую руку она дала Карлу палку, в левую — связку маленьких корзиночек. Себе на плечи Бабетта взвалила