Законы границы - Хавьер Серкас Страница 37

В тот момент в небе стал кружить вертолет. Джоу, заметивший одновременно вертолет, мою раненую руку и кровоточащую бровь Гордо, закричал, что мы пропали. Сарко велел ему заткнуться, а Гордо, свернув направо, пересек мост над рекой Тер в сторону Саррьи. На хвосте снова возникли две полицейские машины, показавшиеся вдалеке, со стороны Кампдора. Они находились на расстоянии километра или полутора от нас, и Гордо попытался использовать это, чтобы скрыться от них в лабиринте улочек Саррьи. Сначала это удалось, однако все это время над нами в небе висел вертолет, ни на секунду не упускавший нас из виду, и через несколько минут полицейские машины появились за нами. Гордо вновь изо всех сил дал по газам, и мы выехали из Саррьи на главное шоссе, но на сей раз направились не в сторону границы, а обратно в город. Гордо действовал, подчиняясь указаниям Сарко, которые, как казалось, были благоразумны, поскольку скрыться от вертолета намного проще на улицах города, чем на открытом пространстве. Однако увидев, куда мы направляемся, я почувствовал, что это место станет для нас ловушкой и нам уже не удастся оттуда выбраться.

Мое предчувствие подтвердилось. У моста Ла-Барка, на самом въезде в город, откуда уже виднелся парк Ла-Девеса, перед нашим носом вдруг выскочил грузовик с газовыми баллонами, и Гордо, чтобы уйти от столкновения, резко крутанул руль и потерял управление. Наша машина полетела, переворачиваясь, по асфальту. То, что произошло потом, трудно пересказать. Я много раз пытался реконструировать последовательность событий, однако не уверен, что мне это удалось. Впрочем, я сумел восстановить отдельные звенья из цепочки, достаточные для того, чтобы получить представление о произошедшем.

Всего получилось шесть звеньев, шесть картинок или шесть групп картинок. Первое звено — картинка, как я, оглушенный, лежу ничком на крыше перевернувшейся машины, ищу на ощупь свои очки и нахожу их невредимыми, слыша пронзительный звон в своей голове, стоны и проклятия Джоу, а потом крик Сарко о том, что Гордо в отключке, а нам нужно сваливать. Второе звено — картинка, как я на четвереньках пытаюсь выбраться из покореженной груды металла и вижу, что в тридцати метрах от нас тормозит автомобиль. Из него выскакивают двое полицейских в штатском и бегут к нам. Третье звено — не одна картинка, а две: Сарко рывком вытаскивает меня через разбитое окно автомобиля, и мы бежим вдвоем по мосту Ла-Барка следом за Джоу. Тот мчится на несколько метров впереди нас, а затем — то ли машинально, то ли услышав крик Сарко — сворачивает в сторону Педрет и китайского квартала. Четвертое звено составляют уже не две картинки, а целая цепочка: сначала мы с Сарко, преодолев мост, направляемся к Ла-Девеса в надежде сбить там полицейских со следа. Сарко спотыкается и падает у самого входа в парк. Я резко останавливаюсь, возвращаюсь и поднимаю Сарко. Он хватается за меня, и мы пытаемся бежать еще несколько секунд. Сарко еле волочит травмированную ногу, но в конце концов снова падает или специально бросается на землю. Отталкивая меня, задыхаясь, он хрипит: «Беги, Гафитас!» Пятое звено — предпоследняя картинка в этой последовательности: все вокруг залито лучами полуденного солнца, пробивающегося сквозь кроны платанов парка Ла-Девеса. Сарко полулежит на земле, а я стою рядом с ним, в то время как двое полицейских приближаются и скоро должны оказаться у входа в парк. Последнее звено уже вполне предсказуемо, оно тоже представляет собой двойную картинку — одна ее часть абсолютно отчетлива: я бегу по парку Ла-Девеса, удаляясь от того места, где лежит Сарко. Вторая часть — нечто размытое: я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, есть ли за мной погоня, и вижу клубок рук и ног, в котором извивается Сарко, дерущийся с двумя полицейскими.

Вот шесть звеньев из той цепочки событий, и это все, что сохранилось в моей памяти.

— Значит, вы убежали, оставив Сарко?

Что еще мне оставалось делать? Как вы поступили бы на моем месте? Сарко не мог спастись, а я не мог ему помочь. Жертвовать собой было глупо, это ничего не изменило бы. Так же поступил бы и Сарко в подобной ситуации, поэтому он велел мне бежать, спасаться. И, возможно, поэтому он задержал полицейских: хотел дать мне шанс уйти.

Именно это я и сделал. Быстрее ветра промчался по пустынному парку Ла-Девеса, миновал футбольное поле, тир и площадку клуба аэромоделирования и скрылся в тополиной роще, раскинувшейся между реками Тер и Гуэль, между спортивным комплексом и городской свалкой. Я пробыл некоторое время в этом убежище, пытаясь преодолеть страх, дожидаясь, чтобы боль в раненой руке притупилась и в голове перестало звенеть. Шум в голове стих быстро, однако рана обильно кровоточила, и приступ страха охватил меня с новой силой, когда над рощей пару раз очень низко пролетел полицейский вертолет. В мыслях у меня сохранилась достаточная ясность, чтобы осознать, что мне следовало убраться оттуда как можно скорее, и было только одно надежное место, куда можно пойти.

Стараясь никому не попадаться на глаза, я вышел из тополиной рощи, добрался до улицы Катерина-Альберт и поднялся к себе в квартиру.

Дома все события разворачивались очень быстро. Когда я вошел, моя семья в полном составе обедала. Мама и сестра закричали, увидев мою рубашку, пропитанную кровью. Отец же отреагировал по-другому: не проронив ни слова, отвел меня в ванную, и пока я объяснял всем, что упал с мотоцикла, осмотрел мою рану. Закончив осмотр, отец велел матери и сестре выйти. «От падения ничего подобного не бывает, — холодно произнес он, указав на мою руку, когда мы остались одни. — Рассказывай, что произошло». Я настаивал на своей версии, но отец прервал меня: «Послушай, Игнасио! Я не знаю, в какую историю ты попал, но если хочешь, чтобы я помог тебе, ты должен рассказать мне правду». Потом бесстрастным тоном добавил: «Если тебе не нужна моя помощь, то уходи». Я понял, что отец говорил всерьез, он прав, и какой ужасной бы ни была его реакция на правду, в тысячу раз хуже для меня попасть в руки полиции. В тот момент мне было так страшно, словно до меня вдруг дошло осознание всей опасности того, что я вытворял последние несколько месяцев.

Я послушался отца и рассказал ему правду. Его реакция меня немного успокоила и даже привела в замешательство. Он не стал кричать, возмущаться и, казалось, даже не удивился. Просто расспрашивал меня, задавая конкретные вопросы. Когда отец замолчал и я счел, что допрос закончен, то спросил у