Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников Страница 34

Если Турусинову случалось иногда, как бы ненароком, обнять ее за еще не оплывшую жирком талию, вдова вздрагивала, торопливо отстранялась, заливалась пунцовой краской и нарочито сердито отругивалась: «Ах ты лешак несчастный!» – что в переводе с языка условностей следовало понимать как: «Отстань, всему свое время». Под похотливым взглядом плотника Соня понимающе опускала глаза, пылала щеками и молча млела. Следовало бы встретиться наедине, но такой возможности никак не представлялось, а заявиться на глазах всей деревни безо всякого предлога домой к вдовице считалось непозволительным. Тем временем работы в коровнике завершались, и Турусинов забеспокоился, но неожиданно помогла сама Софья.

В одну из долгих ночей, когда на пустынной кровати металась она, не в силах остудить пылающее желанием молодое тело, припомнился ей настойчивый в ухаживаниях плотник. А что? Мужик как мужик, даром что вербованный. Мастер хороший и, говорят, охотник. Опять же свои деревенские давно все прибраны: на что Мишка Тягунов незавидный – и тот женат. А из молодых парней на нее, с ее девчонками, вряд ли кто обзарится. Что же ей теперь, до веку одной куковать? Покуда тянется к ней мужичонка, ластится, как заблудший щенок, стоит ли его от себя отваживать, своей рукой возможное счастье отталкивать. Вон Ольга Карымова, тоже вдовушка со стажем, который уж год как своего оплакала, а все одна мается, здоровье теряет. Вроде и не уродина, и без детишек, а вот поди ж ты, никто не берет: холостячек в поселке достаточно. А калмычка Маруся Манжукова как пройдется улицей да тряхнет кудрями, так все женатики только крякают. Нет, пока не увели мужичонку, надо его возле себя пригреть.

Примерно такие мысли роились в не находящей покоя на пуховых подушках одинокой головушке, пока не пришла наконец одна спасительная.

Сразу после утренней дойки Софья поспешила в контору и едва успела перехватить Котова, уже собиравшегося за Обь посмотреть пашню. Загородив проход внушительной! грудью, Софья оттерла его внутрь кабинета и, не забыв захлопнуть двери, стала горячо и слезно убеждать его в чем-то, чего техничка и посыльная Еремеевна разобрать не смогла из-за слабого слуха. Впрочем, глухоту Еремеевны все председатели считали достоинством и не хотели менять посыльную ни на какую другую. Но это так, к слову.

Вечерком Софья подошла к плотникам, присевшим покурить перед тем, как собрать инструменты, и отозвала Турусинова в сторону:

– Председатель мне тесу выписал, так не возьметесь ли вы к моему дому сени пристроить? В колхозе путевых мастеров нет, сами знаете.

Последние слова Соня произнесла с явным расчетом польстить Борькиному самолюбию. Для порядка Борьке следовало поломаться, как того требовал ритуал, отработанный годами, но Серега – его долгоухий напарник – вмешался и перебил игру:

– Годится! Беремся, Боря, что нам стоит... За выходные сделаем. Но за магарыч!

Лешак принес его не ко времени... Турусинов и без него бы управился: напару с вдовушкой если не сподручнее, так приятнее, безо всякого сомнения. Теперь отказать напарнику никак нельзя: с ним еще работать и работать.

Поморщился Борька и подтвердил:

– Сделаем, голубушка, в лучшем виде. Тес у тебя где?

Когда мастера появились возле Софьиной усадьбы, то, к своему превеликому удивлению, обнаружили у хозяйского дома добротные, рубленные в лапу сени с небольшим крылечком. Хозяйка, встретив мужиков у порога, поспешила развеять недоумение: хочу, мол, в рубленых сенях курятник поставить, а для всякой мелочи мечтаю пристроить еще и тесовые.

Мастерам-то что? Хозяин – барин. Сделаем, если надо, не зима на дворе, а апрель.

За обедом, которым по обычаю потчевала хозяйка работников, Турусинов разомлел от непривычного тепла, чистоты и сытости, а больше от задушевного Софьиного журчания:

– Кушайте, гостенечки дорогие, не стесняйтесь. Вот попробуйте щуку фаршированную – еще вчера плавала, вот холодец с чесночком, капуста, груздочки со сметаной... Вам еще по рюмочке – не много будет?

– Много никогда не будет, – поспешил развеять ее сомнения Серега и сам потянулся к бутылке, – вот мы сейчас под капустку хряпнем...

«Баламут он, этот Серега, – стыдливо думал про себя Борька, без всякой охоты ковыряя щуку. – Вечно впутается...» Как ни странно, пить ему сегодня не хотелось. От выпитого, тепла и убаюкивающих речей хозяйки одолевала дрема. Соня-засоня... Глаза сами собой слипаются. Прилечь бы, да и остаться насовсем, чтобы в вонючий балок не возвращаться. Однако эта Зойка, старшая дочка, глазищами неодобрительно зыркает – при ней Софья вряд ли оставит...

– Вот что я тебе посоветую, хозяюшка, – не унимался захмелевший Серега, – в твоих сенях не курятник, а печурку надо поставить. Жилье теперь в дефиците – квартиранта из экспедиции пустишь. На них хоть налог не налагают, и яйца сдавать не надо. И самой веселей, и в мошне прибыток. Думай, хозяюшка, если надумаешь – зови меня. – И изба, и ее хозяйка плотнику явно понравились.

– Так-то оно так, – не согласно поджала губы Софья. – лишняя десятка не помешает. Однако и пускать на квартиру боязно: народ в экспедиции с ветру, неизвестный, а у меня дочка невеста. Долго ли ославить. Лучше поостеречься.

С тем и похоронила Серегины вожделения.

Сени – не дом, поставить недолго. Когда просторные новые сени засияли на весеннем солнце свежим тесом и работе пришел конец, хозяйка попридержала Бориса у калитки и, опустив глаза, пробормотала:

– Заходите когда-нибудь на чаек...

На Пасху Борис осмелился забежать в знакомую избу