Отель одиноких сердец - Хезер О’Нил Страница 3

лишены возможности его предугадать либо избежать. Мудрость милосердных сестер гласила, что дети порочны по факту самого своего существования. Отсюда следовал вывод, что порочны все их действия. А потому они заслуживают наказания за такие поступки, какие, будь они совершены другими детьми, полагались бы безобидными.

Вот краткий перечень некоторых нарушений, за которые в период с января по июль 1914 года приютские дети подвергались телесным наказаниям.

Из «Книги мелких нарушений»:

Мальчик поднял ноги в воздух и сделал такие движения, как будто катался на велосипеде.

Маленькая девочка посмотрела на бурундука и стала квохтать, пытаясь с ним пообщаться.

Мальчик стоял на одной ноге, держа свой поднос, в трапезной.

Маленький мальчик слишком озадаченно смотрел на свое отражение в ложке.

Маленькая девочка, не раскрывая рта, напевала мотив «Марсельезы».

Мальчик слишком агрессивно топал ногами, стряхивая снег с ботинок.

У девочки на коленке чулка была незаштопанная дырка.

В одном из математических примеров на месте ноля девочка нарисовала смеющуюся рожицу.

Семеро детей вытирали носы рукавами.

Девочка не смогла устоять перед искушением взять полную пригоршню снега и положить его себе в рот.

Мальчик умудрился прийти к завтраку в вывернутой наизнанку одежде.

Девочка заявила, что проснулась среди ночи и увидела мужчину на козлиных ногах, который украдкой обходил все кровати.

Трое детей не могли вспомнить название океана, расположенного между Канадой и Европой.

Девочка кончиком пальца писала в воздухе слова.

Маленькая девочка смотрела на солнце так, чтобы непременно чихнуть.

Мальчик притворялся, что отрывает большой палец от руки.

Девочка так обращалась с очищенной картофелиной, как будто это был ее ребенок, и спрятала ее в карман, чтобы спасти от кастрюли с кипятком.

По неизвестным ему причинам мальчик решил исповедоваться, крякая как утка.

Всем детям в приюте было грустно. Им постоянно недоставало любви. Побои угнетали их самолюбие. Поскольку их били каждый раз, когда им случалось о чем-то задуматься, они стали бояться отпускать мысль в полет по просторам разума. Их развивавшемуся сознанию не было дозволено тешить себя и баловать присущими детству счастливыми странствиями по магическому, мифическому Элизию рассудка. Но у Пьеро и Розы хватило сил пережить этот жестокий режим и не утратить чувство собственного достоинства.

Мать-настоятельница всегда уделяла особое внимание мальчикам и девочкам младшей группы – детям от двух до шести лет. Они располагались на втором этаже. Первым, что объединило Пьеро и Розу, стала черная кошка. Мать-настоятельница постоянно старалась избавиться от этого зверя, который, как ей казалось, навсегда прописался в детском приюте. Кошка обладала колючей шерстью и выглядела так, будто только что выбралась из цистерны с гудроном и очень печалилась о своей несчастной судьбе. Бывали дни, когда ее нигде нельзя было найти. Казалось, она просто исчезала, пройдя сквозь стены. Но однажды мать-настоятельница обнаружила кошку в постели Пьеро. Мальчик и животное спали, обняв друг друга руками и лапами, как любовники. Монахиня вышвырнула кошку в окно. При этом она была уверена, что видит ее в последний раз.

Но вскоре она снова увидела кошку: с ней разговаривала Роза. Девочка сидела перед ней на корточках и говорила с кошкой так, будто они обсуждали что-то очень важное. Правда, Роза была еще слишком маленькой, даже не могла выговорить нужные слова. Она просто что-то бормотала, издавая нечленораздельные звуки – нечто среднее между лепетом и бурчанием. Как бульканье воды, переливающейся через край маленькой кастрюльки. Кошка внимательно выслушала Розу, потом быстро выскользнула за дверь, как будто торопилась доставить сообщение повстанцам.

Когда Пьеро и Розе было по четыре года, мать-настоятельница заметила, что они оба делают вид, что черная кошка – их ребенок. Они целовали ее в мордочку и ласково гладили.

– Ты поганая котяра. Глупая, мерзкая тварь. Грязная оборванка. Ты отправишься прямо в ад, – говорила Роза.

– Да. Ты поганая и занудная. И молока ты не дождешься. Совсем не получишь молока. Ни капельки молока. Нет для тебя молока, – вторил ей Пьеро.

– А если заревешь, получишь кулаком по носу.

– Ой-ей-ей! Даже слышать ничего об этом не хочу.

– Какая же ты вонючка! Тебе надо лапы свои отмыть. Искупать тебя пора. Уродина вонючая.

– Гадкая грешница, гадкая, гадкая, гадкая. И лапы у тебя все грязные.

– Какая же ты бесстыжая! Посмотри на меня. Тварь ты бесстыжая.

Их никогда не учили словам любви. Хотя оба они знали только грубые выражения и слова принуждения, детям как-то удавалось придавать им оттенок душевной теплоты. Мать-настоятельница тут же сделала себе пометку о том, что этих двух детей надо держать порознь. Мальчики и девочки были разделены в спальнях и классах, но играли в общих помещениях, ели в одной большой столовой и сообща работали во дворе. В приюте требовалось пресекать любые проявления любви. Если существовало нечто, калечащее людям жизнь, то это была любовь. Именно это чувство, самое ненадежное из всех, загоняло людей в плачевные обстоятельства. Порой любовь возникала за несколько лет до того, как сами дети могли осознавать свою привязанность, и к тому времени, когда эти чувства становились очевидны, искоренить их уже было невозможно. Поэтому всем монахиням было строго-настрого наказано держать Розу и Пьеро подальше друг от друга.

«Только не у этих двух неслухов», – думала мать-настоятельница. Не у этих двух несчастных подкидышей, которым уже удалось избежать смерти. А им все неймется.

4. Ранние годы блистательного идиота

Таланты Пьеро проявились достаточно поздно. В самом раннем детстве он вообще ничего не делал. Даже сидеть ему не хотелось – он просто лежал на спине и глазел в потолок. А когда в конце концов мальчик научился сидеть, говорить он не спешил и молчал месяцы напролет. Ему, должно быть, больше нравилось, чтобы другие дети болтали обо всем, что придет на ум. Сам он предпочитал слушать остальных и не встревать. Время от времени он внезапно разражался хохотом, но понять, что именно его рассмешило, бывало непросто.

Мать-настоятельница уверенно полагала, что еще до того, как мальчику исполнится шесть лет, ей придется сложить его вещи в чемодан, объяснить ему, как дойти до психбольницы, и выдворить его из приюта.

Сестры милосердные поначалу решили было держать его в стороне от других мальчиков, но он совсем неплохо с ними играл. Ребята не пытались от него отделаться, как обычно поступали с детьми, которые отставали в развитии. Такое их отношение давало основания полагать, что он соответствовал их уровню. Дети сами лучше всего разбираются в таких вещах. И действительно, когда однажды в трехлетнем возрасте Пьеро раскрыл рот, оказалось,