Время гладить кошек [litres] - Ринат Рифович Валиуллин Страница 3

В этот раз мы ехали за границу. Мне никто не объяснил, что я там буду делать. Зачем за границу? Для меня и так не было границ, я безграничный. Коты везде одинаковы. Язык у нас один, независимо от страны. Может, кошечки разные. Но кто же мне даст… там прогуляться? С этими мыслями я покачивался в купе вместе с сестричками. Поезд постукивал в такт моему хвосту. Кто-то считает, что это нервы, нет, это слух, музыкальный слух. Иногда моя бабулечка брала меня на руки. «Опять давление опустилось», – знал я про себя, я был в курсе всех болячек своей хозяйки. Она гладила меня до тех пор, пока ее настроение не поднималось.

Обидно ли ощущать себя куском шкурки, пусть даже такой волшебной? Нет. Меня это забавляло и расслабляло. Я был снисходителен. Главное, что никто не лез в мою душу, никто не пытался ее понять, невозможно это. Я даже слышал, что многие писатели были кошатниками, они гладили нас, чтобы получить новую порцию вдохновения, неудачники – чтобы поднять самооценку, больные на всю голову – от головной боли.

Я, как обычно, дремал, пока поезд не остановился. Это была большая остановка.

Сестры решили выйти из купе, чтобы пройтись по перрону на долгой остановке. Я не спал, просто дремал, наблюдая за тем, как дамы собираются в свет.

– А что будем делать с Твигсом? Посадить его в переноску, чтобы не убежал?

– Не хочется будить рыжика, пусть спит, куда он денется из купе.

Они осторожно закрыли за собой дверь, так, чтобы не разбудить меня, думаю, именно поэтому дверь купе не захлопнулась. Едва поезд качнуло от перецепки вагонов, как она тут же отъехала.

Я обрадовался этому окошку свободы и выскочил в длинный коридор, ведущий к свободе. Мне хотелось пройтись по поезду, себя показать, на людей посмотреть. Благо двери между вагонами были открыты, я шел на дичь, из плацкарты несло курицей, воблой и пивом. Люди были отзывчивы, даже чересчур, каждый пытался погладить или угостить косточкой. Но я же не собака. Этим только дай волю, загладят своими рыбными руками, потом не отмыться. Я двигался осторожно, держа ситуацию под контролем.

«Ей парень, неужели ты должен погибнуть в конце, как в том фильме?» – «Нет», – ответил я себе. Ни за что. И, увернувшись от рыбных рук, выскочил в спасительный коридор.

В другом купе кто-то пел под гитару. Я послушал немного. Парень играл «Восьмиклассницу», еще несколько человек подпевали ему громко, бестолково, романтично махая головой. Здесь меня никто не пытался поймать, все вспоминали, как целовались в восьмом.

На столе лежали хлеб, открытая банка сардин, масло и яйца.

Мне вдруг захотелось простой пятнадцатипроцентной сметанки. Не стань я котом, быть мне начальником сметанного цеха на молочном комбинате. Потешил бы свое самолюбие.

Остальные купешки были закрыты, я проскочил вагон-ресторан, где народ стучал вилками и стаканами, и оказался в СВ.

Я вошел в первое купе. Там тихо, девушка в телефоне и мужчина с клюшкой в руке дремлет на полке, краем глаза заметил меня и крайне заинтересовался, смотрит на меня уже с любопытством. Слава богу, клюшка для гольфа. Такой я еще не получал.

– А ты все время с этой клюшкой спишь? – спросил его я.

– Смотри какой наглый кот. Сидит, слушает, будто все понимает.

– Да. Никогда не видела таких умных котов, – отвлеклась от телефона девушка.

– Хитрый, прямо как человек.

«Да, был я человеком много раз, но как бы человечно ни было, котом как-то удобнее», – махнул хвостом кот, разметая прошлое.

– А глазища-то. Зеленые-зеленые, как у дьявола.

– А ты уверена, что у дьявола зеленые глаза?

– А какие еще?

– Не знаю, пусть будут зеленые, но вроде бы черные.

– Я и говорю – темно-зеленые, почти черные.

– Мне нравятся зеленые глаза.

– А я думаю, чего ты так на Тому запал.

– Да при чем здесь Тома? Она же твоя сестра, причем старшая.

– То есть была бы младшая – другое дело.

– С тобой невозможно говорить. Все время заставляешь испытывать чувство вины.

– Вот ты на ней и испытай свои чувства. Только ко мне потом не подходи.

– Черт, началось все с обычного кота. Если у тебя нет настроения, зачем его портить другим?

– Ты мне его давно испортил.

– Это такая месть, значит, хроническая. А еще говорят, что зеленый цвет успокаивает. Черта с два. Видимо, на тебя это не распространяется, – вздохнул парень.

– Не знаю, я зеленый цвет всегда считала самый наглым, если это не светофор.

«Я вообще-то про клюшку для гольфа, а вы на меня уже столько ярлыков навешали», – почесал за ухом кот, будто хотел их стряхнуть.

– Он с ошейником.

– Сразу видно, что домашний… домашний дьявол. Сам уйдет или надо будет вставать?

– Да погоди ты. Дай ему лучше колбаски.

– Чтобы потом он ходил сюда, как домой? Шиш.

– Что тебе жалко, что ли?

Девушка поднялась с полки, взяла со стола кусочек колбасы и кинула мне.

«А чего она у тебя такая злая?» – посмотрел я настороженно на женщину. Понюхал кусок колбасы, но есть не стал. Девушки не понимают одного, что когда они злятся, то сразу становятся тетками. Молодость куда-то пропадает.

«Так ты спортсмен?» – обратился он к гольфисту. «В детстве я тоже был помешан на спорте. Все говорили, что главное – участие. Полная брехня. Мне больше нравилось выражение – «Победителей не судят». Только ради этого я готов был побеждать. Можно было быть последним мартовским котом, но если победил – ты Лев, ты царь зверей. В гольф я играл с раннего детства. Нравилось мне в него залезать. Ладно, шучу я. Знаю я эту игру – гольф. Чем-то смахивает на хоккей. Только в гольфе простора больше, есть куда смахивать, а в хоккее тесно, махач такой, что зубы трещат». – Облизывал свою лапу кот.

– Куда смахивает?

– В смысле похож на хоккей.

– Ну, не знаю.

– Я знаю, я ходил раньше в настольный хоккей. Разница только в том, что за это в хоккее можно было схлопотать люлей, и стал ходить в ботинки. А в гольфе твоем одни белоручки. Никаких контактов, благородные лица и высокие носы, не достать. Ставки тоже высоки, главное попасть в лунку. Со стороны похоже на соревнование с холмом. Я так и не понял –