Фиалки цветут зимой - Дельфина Пессан Страница 23

Я заговорила шепотом, чтобы на нее не давить:

– Моя бедная девочка. Как же это, должно быть, больно – потерять маму.

У нее блеснули глаза, и она сердито утерла лицо тыльной стороной ладони.

Я продолжала, хоть и знала: ей не понравится то, что я собираюсь сказать.

– А ты никогда не думала, что папа отказывается с тобой разговаривать по той же причине, которая заставила меня скрывать правду от Антуана?

– Чтобы меня защитить? – Она, похоже, не одобряла эту мысль. – Папа меня действительно слишком сильно опекает – из-за того, что чувствует себя виноватым в аварии. И если он отказывается говорить на эту тему, то просто потому, что не хочет признавать свою ответственность!

Я вздохнула. Она была слишком молода и еще не знала: не бывает такого, чтобы все смотрели на произошедшее с одной точки зрения. Правд всегда столько же, сколько и участников события.

Она откинула волосы за спину.

– Жюстин, моя лучшая подруга, говорит, что мне нужно порыться в папиных вещах и выяснить, чтó он от меня скрывает.

– Я понимаю, тебе нужны ответы, но сомневаюсь, что Жюстин хорошо придумала. Поверь моему опыту: твое открытие может обернуться бедой. Лучше поговори с папой и попытайся все уладить. Всегда лучше выложить правду, даже если разговор получится неприятный.

– А, ну конечно! – буркнула она, отнимая у меня руку. – Поговорить – как вы с вашим сыном? Вы советуете мне делать то, на что сами не способны!

Мне будто пощечину влепили. Я попыталась сохранить лицо и изобразила подобие улыбки. Видимо, получилось не очень. Маргерит бросилась меня обнимать.

– Простите, простите, простите, – твердила она. – Я снова повела себя как питбуль – это тоже Жюстин говорит.

Я подавила подступившую тошноту.

– Думаю, тебе следует меня с ней познакомить, с этой Жюстин. Судя по всему, она очень к тебе привязана и наверняка очень хорошая подруга.

Она рассмеялась, на лице снова засияло солнце.

– Вы тоже подружка ничего.

Глава 23. Только вперед

Сегодня я работаю после обеда – это намного спокойнее, чем утренняя смена: большинство подопечных спят, а те, кто не спит, смотрят в гостиной телевизор или играют в карты. Со вчерашнего дня ходят слухи, будто бы дирекция планирует выделить дополнительную ставку сиделки. Конечно, намного легче при таком перегрузе нам от этого не станет, но с чего-то ведь надо начинать.

– Это пока только разговоры, – сказала Патрисия со своим обычным оптимизмом.

– Мы всего лишь просим дать нам возможность хорошо выполнять свою работу, – напомнила Лили. – Дополнительное рабочее место, которое нам обещают, всех проблем не решит. До улучшения условий труда еще далеко. Останавливаться нельзя, иначе дело кончится плохо.

– Никто и не собирается останавливаться, – возразила Патрисия. – О нас заговорили в прессе, и это всех слегка встряхнуло. Но будем реалистами. Через неделю или через месяц страсти утихнут, и люди заговорят о другом. Кому есть дело до стариков, кроме самих стариков? И куда им жаловаться?

– Ну да, ты права. Это проблемы пожилых. Мы могли бы жить дальше, как будто это не наше дело. Вот только мы и сами однажды состаримся. Что, если система и тогда останется прежней? Ведь если мы смиримся с ней сегодня, то спустя годы, когда настанет наша очередь ею воспользоваться, жаловаться будет поздно.

Пришла Клодин и тоже включилась в разговор:

– Нам нужно больше рук. Если дают дополнительный персонал, нужно соглашаться. А если от всего отказываться, в итоге не получим вообще ничего.

Лили не стала с ней спорить и только шумно вздохнула. Она отошла в сторону – вроде как готовиться к посещению пациента, но я заметила, что она глубоко возмущена. Она принялась раскладывать на тележке необходимые принадлежности, приговаривая:

– Хуже всего то, что Патрисия права. Да, она цинична, но говорит дело. Люди быстро забывают одно и переключаются на другое.

Я тряхнула бледно-розовыми волосами, стараясь сдержаться и никак это не прокомментировать. Новый парик я откопала в секонд-хенде, куда мы ходили вместе с Жюстин. Я его только увидела и сразу поняла: это точно для меня. Мне сейчас очень нужен был розовый цвет и немного нежности. Жюстин клялась, что я выгляжу в нем ужасно круто – ну прямо героиня манги. Про мангу не знаю, но с такими волосами я чувствовала себя одновременно нежной и сильной.

– От мадам Флоран новостей нет?

Я слышала, что после посещения врача Виолетт прошла дополнительные обследования. Лили пристально на меня посмотрела:

– Похоже, ты сильно к ней привязалась.

Я кивнула и заметила, что на мой вопрос она так и не ответила.

– Это нормально – испытывать привязанность к подопечным, – продолжала она. – Но ты должна научиться разделять. Есть родные, семья… и есть люди, которых ты сопровождаешь по долгу службы. Это совершенно разные вещи.

Предостерегла меня от излишней привязанности, но на вопрос по-прежнему не ответила. Неужели у Виолетт что-то пошло не так? Я уставилась на Лили, стараясь изобразить на лице спокойствие, которого на самом деле не чувствовала. Она сдалась.

– Ладно. Подробностей я не знаю, слышала только, что все не очень хорошо. Насколько я поняла, у нее нашли аневризму.

Горло мое стиснулось, как половая тряпка, из которой выжимают лишнюю воду.

– Что? Что это значит?

– Это значит, что теперь понятна причина ее мигреней и головокружений. Это хорошо.

– Но с аневризмой можно жить долго! Я читала, что многие люди, у которых она была, даже не догадывались, что она у них есть!

Лили положила руку мне на плечо.

– На следующую неделю назначена эмболизация. На выходных приезжает ее сын, она попросила не проводить операцию до его приезда.

У меня закружилась голова. Я мысленно твердила, что Виолетт крепкая и не даст себя победить. Но потом Лили произнесла ту самую фразу – «Все будет хорошо, она выкарабкается», и ее слова холодной струей побежали по моему позвоночнику.

Еще не оправившись от потрясения, я спустилась в столовую, где старички пили чай с печеньем. Я была слегка не в себе, но старалась этого не показывать. Ромен помогал Альбану бороться с печеньем, раздавленным в йогурте. Он кормил его с ложечки, как младенца, и терпеливо вытирал кашицу, стекавшую у дедули по подбородку.

– Что-то не так? – спросил он, увидев меня.

Я отмахнулась от вопроса, пожав плечами и растянув губы в улыбке. Вся наша маленькая компания была в сборе (за исключением Виолетт, которая отдыхала после обследований), и лица у них были как у детей, которые замышляют шалость. Я спросила, что они задумали.

– Через пять дней у Виолетт день рождения! – объявила Полетт.

Ее пухлые щеки дрожали от удовольствия.

Жорж достал блокнот и показал мне, в качестве доказательства, запись, сделанную мелким почерком:

25 февраля 1933, Виолетт Флоран

– И вот мы подумали, что надо организовать для нее праздник… – начала Элизабет.

– …чтобы отметить ее первый день рождения здесь, – подхватила Дениз.

– Это важная дата, – закончили они уже